Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Шуазелю, однако, было хорошо известно, как переменяется власть в султанском дворце. Как правило, путем заранее тщательно подготовленного дворцового переворота. Порою при этом льется кровь. Но всегда это интриги, противостояние, удаление или казнь придворных, подкуп, подкуп и еще раз подкуп. Власть достигается за деньги, потому что сама власть — источник великих денег.

«Завел я везира, — решил он, откланиваясь. — Теперь он в свою очередь заведет своих чиновников и духовных. А я приготовлю донесение его величеству королю Людовику о предполагаемом кандидате на престол и о закате Абдул-Хамида».

Проводив посла, великий везир-садразам вызвал кяхью — правую руку — Фазил-пашу. Он рассказал ему о визите посла Франции и о его угрозах: он так и сказал — угрозах.

Кяхья был человек начитанный и испытанный в трудностях. Он протянул руку к Корану, лежавшему на мимбаре, и тотчас нашел нужное место:

— Вот что говорит великая книга нам, правоверным: «О те, которые уверовали! Когда вы встретите тех, кто не веровал, движущимися навстречу, не обращайте к ним спину. Тех же, кто обратится к ним спиною, если не для того, чтобы присоединиться к отряду или вступить в битву, ждет гнев Аллаха. Убежище для него — геенна». Русские грозят нам, мы должны ответить им тем же.

— Но Аллах любит терпеливых — тебе это известно, — возразил садразам. — Об этом сказано и в великой книге.

— Катала хатта кутила, — проговорил кяхья по-арабски. — Он сражался, пока его не постигла смерть. Таков закон ислама. Иногда побеждают и в словесных сражениях.

— Вот-вот, — оживился садразам. — Прежде всего мы должны попытаться достичь успеха на этом пути.

— Я всецело согласен с тобой, о почтеннейший. Умеренность прежде всего, ибо она — прибежище благоразумных. Будем же умеренны во всех наших шагах и посмотрим, к чему это приведет.

— Я все-таки представлю султану наше мнение. — Садразам развел руками, как бы говоря: положение обязывает.

— Вряд ли это что-нибудь изменит, — заметил кяхья. — Увидишь, он согласится.

— Я обязан…

— Его надменность не знает удержу. Советую тебе прежде вызвать придворного астролога и хранителя султанской чалмы — он ценит их мнение особо.

— Да, начальника черных евнухов, стража султанского соловья и хранителя султанской шубы, — саркастически подхватил великий везир. — Чтобы это дошло до ушей султана, и мне отрубили голову. Нет уж. Достаточно главного астролога: он осторожен и неболтлив. Я ему доверяю — не раз держал с ним совет, и всегда это оставалось между нами.

— Что ж, раз так, обрати свой взор к звездам и светилам, — улыбнулся кяхья, — да просветят они тебя и да напутствуют.

Главный астролог Хаджи Мустафа-эфенди почитался всеми во дворце как податель мудрых советов, подсказанных ему свыше. Это был человек небольшого росточка, почти карлик, с бородою, доходившей ему до пояса, которую он красил хной, с морщинистым лицом и маленькими зоркими глазками, буравившими собеседника.

Он охотно откликнулся на просьбу великого везира, и они расположились в его покоях. На небольшом столике перед ними дымились чашечки черного кофе, лежали сласти.

— Ты позвал меня в благоприятную пору: Сатурн вошел в свою высшую фазу, а звезда аль Тахрир приблизилась к нему на одно деление. Я наблюдал движение звезд, оно благоприятно для твоих замыслов…

Главный астролог был человек наблюдательный и любопытный до чрезвычайности. Он часто зазывал к себе иностранных послов с единственной целью разговорить их, выведать намерения их государей и их собственные. Так мало-помалу воссоздавалась картина возможных противостояний и возмущений.

Тем не менее заключения его отличались такой же туманностью, как звездное небо, затянутое облаками. Он был осторожен, зная, что ошибка может стоить ему головы. Поэтому ни разу не допустил промашки.

— Да, оно благоприятно для твоих замыслов. Русские несомненно устрашатся, быть может, даже отодвинутся от наших границ. Однако прежде я все-таки советую тебе обратить стопы к его величию, к нашему повелителю. Он наставит тебя, он предложит тебе план действий. Одно могу тебе сказать с твердостью: несмотря на все зловещие Слухи, распространяемые врагами ислама, войны меж нами и Россией не будет. Русские весьма опасаются нашего могущества, особенно они дорожат Крымом, столь неправедно отторгнутым от нас, и боятся его потерять. В случае же войны они его непременно потеряют, ибо каше оружие победоносно.

— Но мы же проиграли войну, эфенди, неужели ты забыл?

— То было давно — пятнадцать лет прошло. Мы обрели опыт, мы стали сильней, франки нам помогают вооружить и обучить нашу армию. Шейх-уль-ислам благословил штык — это испытанное оружие гяуров, и теперь наша пехота может отразить атаку и перейти в наступление, переколов солдат врага, как прежде ОКИ нас.

— Ты уверен, эфенди, что звезды благоприятствуют нам?

— Решительно. Сказано в Коране: и не держи свою руку привязанной к шее, ко и не раскрывай ее очень широко, чтобы не остаться тебе порицаемым, жалким. Поистине, Господь твой простирает милость свою, кому он благоволит.

Садразам вздохнул. Он не был уверен в благоволении Аллаха. Денег в казне не было. Более двенадцати тысяч нахлебников жили в султанском дворце: титулованная знать, слуги и служанки, евнухи черные и белые, пажи, жены и наложницы… Они пожирали большую часть государственного дохода, ибо были прожорливы и жадны, как саранча.

Все были продажны, всех можно было подкупить. Но если где-то за морем это регулировалось общественным мнением и имело допустимые пределы, то с благословения султана под голубым небом этой земли пределов не соблюдали.

Его величество султан, он же падишах земли и неба, он же верховный эмир и правитель, владыка живота всех мусульман и подлунной Абдул-Хамид I был жертвою порядков, царивших в султанском дворце с незапамятных времен.

Как и все наследные принцы, претенденты на престол, для которых дворец — тюрьма, узилище, где их тщательно скрывают и к ним никто, кроме слуг, не имеет права входа, Абдул-Хамид в ожидании своего часа провел целых тридцать восемь лет! Тридцать восемь лет он провел в этой камере одиночного заключения, окруженной показным почетом.

Разумеется, характер его вконец испортился, а все представления о мире исказились. Он был круглый невежда, но, как всякий царственный узник, считал себя великим и всесильным.

Он правил пятнадцать лет. То была почти бесплотная тень правителя. Он всецело отдал бразды валиде — своей матери, начальнику черных евнухов, трем младшим женам во главе со старшей и едва ли не в последнюю очередь великому везиру и его кяхье.

Все вышеперечисленные торопились набить мошну. Назначения во дворце и вне его зависели от них и продавались. Каждое место имело свою цену, в том числе и великого везира.