Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Воцарилась напряженная тишина. Ее время от времени прерывало лишь лошадиное ржание, да изредка доносилось веселое петушье пение. Все взоры были устремлены на луговину. Она протянулась во все стороны по меньшей мере версты на три и с одной стороны упиралась в темную гряду леса, с другой же — в возвышенность, поросшую кудрявым кустарником.

— Что-то будет, — вполголоса проговорил Безбородко.

— Известно что — грохот будет, столь любимый князем, — прозорливо заметила государыня. — Копия Полтавской баталии будет.

и в самом деле, из-за леса вынеслась конница. Она была одета в шведские мундиры. Всадники потрясали обнаженными шпагами. А им навстречу уже неслись русские кирасиры, держа в руках сабли. Тотчас с обеих сторон загрохотали пушки, и поле заволокло дымом…

Картина была впечатляющей. Их были тысячи — шведов и русских. Казалось, они всерьез готовы уничтожить друг друга. Звон клинков смешался с воинственными кликами. Вот уже немало всадников обрушилось на землю, а обезумевшие кони понеслись к лесу, казавшемуся им спасительным.

Всадники унеслись столь же быстро, как и появились. На поле вступили колонны войск. Шведы несли на носилках Карла — изображавший его капитан был облачен в точно такой же мундир, который был на шведском короле в злополучный для него день Полтавской битвы.

Вспышки ружейных выстрелов, победное русское «ура!» — и шведы начали в беспорядке отступать. О, это было захватывающее зрелище! Все напряженно следили за исходом рукопашных схваток. А их участники, надо признать, увлеклись и уже действовали всерьез.

— Ну князь, ну удивил! — Екатерина захлопала в ладоши. — Натуральная баталия!

— Игра, — пробурчал Безбородко, — шумство.

— Не ворчи, Александр Андреич, — осадила его Екатерина, — сие есть экзерциции, то бишь маневры.

— А где Мазепа? Где царь Петр? — раздалось со всех сторон, когда в расположении государыни появился Потемкин.

— Мазепа бежал, — отшутился князь, — а под фигуру его царского величества никого не нашлось. Мелковаты.

— Сам бы представил, — укорила его Екатерина. — Вымахал дай Боже.

— Мне нельзя, я распорядитель.

— А где шведские фельдмаршалы — Реншильд, Шлиппенбах?

— Где-где! В портновской мастерской, вот где. Мундиров не хватило, — огрызнулся Потемкин. — И так расход непомерен.

Пока на поле битвы подбирали «раненых» и «убитых», князя забросали вопросами. И главный из них: доподлинно ли представлена картина Полтавской баталии?

— В полной мере представить ее было невозможно, — отвечал князь, — ведь тогда поле битвы распростиралось на несколько десятков верст, российского воинства было сорок две тыщи при семидесяти двух пушках, шведов с казаками Мазепы — сверх тридцати тыщ. А у меня для сего представления было всего двенадцать тыщ на оба лагеря. Тогда только в полон попало шведов восемнадцать тыщ да побито было сверх девяти тыщ.

— А насколько достоверно можно было представить картину? — поинтересовался Мамонов.

— Попался мне старый старичина, девяноста трех лет, из здешних, — словоохотливо объяснял князь, видимо довольный интересом, — был он тогда вьюнош семнадцати годков и призван в казачье ополчение. На его глазах все и происходило. Что в младых летах человеку довелось пережить, то крепчайше в память врезалось. Хоть и напуган он был, а запомнил, где кто стоял, кто как двигался. Великое посрамление шведу было тогда. Карл с Мазепою бегом бежали к турку в объятия. Укрылись под стенами Бендерской крепости. Долго победоносный Карл не решался оттуда вылезть. Покамест турок войну не затеял да царя нашего чуть в полон не захватил: подвели Петра Алексеича союзнички. Кабы нас нынче тож не подвели, — закончил он и со значением глянул на государыню. Она поняла и промолчала.

«Военное счастье переменчиво, — думала она. — Эвон, великий Петр после Полтавской-то виктории спустя всего два года и в самом деле едва ноги унес от Прута. А все потому та жестокая конфузил вышла, что положился царь на посулы своих союзников. В решительный же момент они все в кусты убрались. Ныне мы на генеральный приступ уповаем, на конечную войну с турком. Ан все может повернуться не в ту сторону. Гладко выходит на таких вот маневрах, но война не игра….» Она окинула взором мощную фигуру Потемкина, обрядившегося в фельдмаршальский мундир, и успокоенно подумала: «С ним не страшно. От него веет уверенностью и силой. Он природный полководец».

И все-таки… Надо бы испросить у Якова Булгакова, как он оценивает воинскую силу турок. Сколько они выставят войска? Каков их флот, сколь сильна их артиллерия? Все это было известно в общих чертах и от Булгакова, и от конфидентов. Однако же сейчас, когда Россия приблизилась к войне чуть ли не на вершок, все должно знать в точности. Средства для сего есть.

Потемкин успокаивал: у турок-де нет регулярного войска, французы сколь ни тужатся, а привести его в регулярство не могут. Опять же минувшая война явила их немощность. Что там ни говори, а Петр Александрович Румянцев устроил им погромы под Журжей, при Рябой Могиле и Ларге. А чего стоила одна Кагульская битва. Она вошла во все учебники военного искусства. В самом деле: у Румянцева было 35 тысяч, а объединенные силы турок и крымских татар насчитывали 230 тысяч. И были разбиты в пух и прах!

И все-таки война уже дышала в самое лицо. И сколь ни храбриться, а все ж дотошное обозрение военной силы неутешительно. Казалось, отодвинуть бы неминучее бедство на год-другой, поправились бы, собрали бы кулак. Э-э-э, недаром говорят: перед смертью не надышишься. Как ни готовься к войне, а все едино многое упустишь.

Екатерина размышляла об этом по-женски, с благоразумием и предусмотрительностью — в отличие от мужиков, которые кидались в сечу без оглядки, очертя голову. Вдобавок природа наделила ее оптимизмом и веселостью. И, думая о грядущей войне, взвешивая все «за» и «против», она верила, что и на этот раз фортуна окажется на ее стороне. Ведь за все четверть века царствования счастье ей не изменяло. Она и взаправду родилась в сорочке.

Так должно быть и теперь. Она верила в свою звезду, и эту веру ничто не могло поколебать. И войско и флот под водительством Потемкина досягнут до Константинополя. Ему тоже все удавалось, он тоже счастливец. Солдаты в нем души не чают: эк он их облегчил! Стянул полки на юг — ближе к возможному театру войны, наполнил воинские склады и магазины. Все разумно, все предусмотрительно, без ее подсказки. Так бы и она поступила.

— Эх, кабы вот так, стройно да ладно, и турка побить, — вздохнула Екатерина.

— Не сомневайся, матушка, побьем, — уверил Потемкин. Он глядел победителем. — С нами Бог и крестная сила!

И она перестала сомневаться.