Николай Коншин - Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году

Уже было около двух часов ночи, когда граф удалился в отведенную ему комнату. Назавтре, с рассветом, началось особенное движение в доме. Обоянский еще не выходил из своего покоя, а полковник Влодин уже попросил позволения видеть хозяйку.

— Простите меня, — сказал он ей, — что я потревожил вас: вчера, возвратившись поздно, я не успел объясниться; позвольте хотя теперь это исполнить: здесь в окрестностях нашелся старый мой знакомый Иван Гаврилович Богуслав; мы с ним вчера случайно встретились в Дорогобуже. Не видавшись более десяти лет, мы очень обрадовались, и я осмелился, сударыня, пригласить его, не испросив предварительно согласия вашего, приехать повидаться со мной сюда. Простите, бога ради, это просто по-солдатски сделано; я и сам догадался, на обратном пути, что распорядился не совсем ловко, но уже пособить горю нельзя.

Мирославцева смешалась. Слишком памятно еще ей было последнее с Богуславом свидание. Она медлила несколько ответом, но, оправившись, решилась не отказывать человеку, который готовился быть ее зятем, в испрашиваемом дозволении.

— Я не вправе отказать вам, — отозвалась она, — господин Богуслав нам сосед и старый знакомый: он не может быть для меня в тягость ни в каком случае.

Влодин, поблагодарив поклоном добрую свою хозяйку и повторив еще раз извинение в своей необдуманности, вышел.

Софья приняла известие о сем неожиданном свидании не без волнения сердечного. Она силилась преодолеть себя, но уныние заметно отражалось в ее томных глазах. Несколько раз спрашивала она Бориса Борисовича; ей отвечали, что он занят с каким-то приехавшим к нему из Дорогобужа чиновником, что не выходил совсем из своей комнаты и даже просил позволения провести там целый день, пока не окончит важные дела, о коих имеет с приезжим совещание.

В два часа сели за стол, но Богуслав еще не приезжал.

— Он верно будет сегодни, — говорил Влодин, — но как я не назначил ему часа, то, без сомнения, не хотел беспокоить хозяйку приездом к обеду.

День был ненастный; с самого утра шел дождь, под окнами раздавался шум от падающей с острехов воды. На небе не было ни одного облака: целый горизонт, тусклый и тяжелый, был одною дождливою тучею. Какая-то печаль лежала на всех лицах: даже сам Влодин, шумный, говорливый, был более против обыкновенного задумчив; он нетерпеливо подергивал длинные усы свои, не обращая особенного внимания даже и на Софию.

Встали из-за стола. Тишина улеглась во всем доме. Хозяйка сидела в гостиной, раскладывая пасьянс; дочь пошла в свою комнату; Влодин ходил взад и вперед по залу. Дождь не переставал; с крыши так и лилось.

Наконец, около 5-ти часов вечера, колеса тяжелой кареты Богуслава проскрипели по грудам талого снега под окнами залы, и скоро голос его, и кашель, и восклицания слились с басистыми приветами старого гусара. Дверь в гостиную была отворена, Влодин подвел своего гостя к хозяйке и рекомендовал его как доброго своего знакомца. Лицо старика сияло торжественностию и особенным удовольствием.

— Приезд моего друга, — сказал он ей, — доставил мне возможность быть у вас: без этого я не почитал себя вправе сделать давно желанное посещение. Вы на меня сердились, почтеннейшая Анна Прокофьевна, и я действительно кругом был виноват пред вами; простите меня.

Мирославцева отвечала холодным языком человека полузнакомого и вовсе не желающего сближаться, но со всевозможною учтивостию; она предложила гостю место подле дивана, на котором сидела сама, и, обратив разговор на удовольствие нечаянных встреч с старыми знакомыми, отвела его от себя к Влодину, оставшись просто свидетельницей их взаимных объяснений. Гостиную осветили. Богуслав разыгрывал роль свою как нельзя лучше:

— Как давно мы не видались, — говорил он Влодину, — какое бы счастие было, если б вы остались в наших местах — мы бы вас женили; я знаю ваше добрейшее сердце, ваша жена будет счастливейшая в мире особа.

Приход Софии прервал разговор. Она обошлась со стариком приветливо и даже дружественно, казалось, она вовсе забыла неприятную сцену последнего свидания, с участием расспрашивала его о здоровье, сожалела о потерях, им понесенных; лицо ее изменялось; видно было, что душа ее проникнута каким-то умилением, чем-то трогательным, великодушным; видно было, что отец Богуслава не мог быть врагом ее.

Вдруг в зале послышались шаги идущих людей: общее внимание обратилось к дверям, и граф Обоянский под руку с отставным дорогобужским судьей Скворцовым вошли в гостиную.

— Сударыня, рекомендую вам друга моего, мужа испытанной правды и добродетели, — сказал он громогласно, обращаясь к хозяйке.

Антип Аристархович был в известном своем парадном французском кафтане, с тою же тростью и шляпою в руках; высокая, прямая фигура его бодро вытянулась пред диваном и наклонилась Мирославцевой, спокойная ясность чистого и доброго сердца разливалась во взорах и улыбке его.

— Я об вас много слыхала, — отвечала на начатое им кудрявое приветствие Мирославцева, заметив, что он затрудняется им, — я сердечно радуюсь, что случай свел нас вместе, и надеюсь, что отныне будем друзьями.

Влодин и Богуслав поклонились обоим пришедшим и сели; хозяйка в рассеянности не занялась, знаком ли с ними старый друг ее. Она поддерживала разговор с добрым Антипом Аристарховичем, которого веселость и оригинальность ей очень понравились. Софья подошла к графу и подала ему руку; лицо ее было уже бледно — его появления в сию минуту не могло вынести сердце ее.

— Пощадите меня, — сказала она ему вполголоса и языком глубочайшего отчаяния, — пощадите меня… посмотрите, как я страдаю… я могу упасть, могу умереть у ног ваших.

Звонкий скачок Влодина с кресел и громкое его восклицание: «Что с вами, господин Богуслав!» — поворотили все глаза к нему. В самом деле, старик был в положении необыкновенном: лицо его вытянулось, рот странным образом был открыт, подбородок трясся, глаза, налитые кровью, блуждали; он усиливался встать, но опускался противу воли в креслы — выражение его торопливых приемов внушало жалость, кажется, он просил пощады, как будто пред глаза его предстало привидение, от которого он напрасно усиливается отвратить взоры, как будто палач явился за головой его.

Мирославцева встала и смотрела с изумлением на это зрелище; Влодин сел подле, какая-то демонская улыбка блеснула под искривившимися его усами; граф держал руку Софии, дрожавшей в смертельном испуге, и посадил ее, почти бесчувственную, на диван.

— Посмотрите, — сказал он ей, — как наказывает совесть. — С сими словами глаза его блеснули, седые волосы поднялись на челе, последняя капля крови исчезла с помертвевшего лица.

— Богуслав, — вскричал он так, что задрожали стены целого дома, — гнусный злодей, так ты узнал своего сообщника! — Эти звуки, как гальванический удар, пробудили несчастного из оцепенения; он встал, крупный пот выступил по лицу его.