Рустам Саитов - Град Екатерины

— Почему же?

— Да пожалел ты меня, старика. Ведь разложи ты их на столе, я б к утру только домой сподобился.

Василий Никитич развел руками. Блюэр ушел. Татищев задул все свечи, кроме одной, сел за стол, взял бумагу, перо и начал писать. Свеча стала гаснуть. Огонек несколько раз вздрогнул, трепыхнулся и погас. Голова как-то сама собой удобно легла на руки…

…Неожиданно комната наполнилась чудным, сказочным светом. Татищев поднял голову и огляделся. Перед ним, в ореоле зеленого сияния, стояла молодая вогулка невиданной красы. Волосы иссиня-черные, на голове затейливая корона из золота и драгоценных уральских камней. Одежда украшена серебром и златом. На пальцах перстни тончайшей работы, но главное — взгляд. Темный густо-зеленый свет струился из глаз красавицы и пронизывал, завораживая и подчиняя. Татищев застыл, пораженный ее красотой, напуганный появлением и околдованный взглядом.

— Кто ты? — только и смог хрипло вымолвить.

— Я — Чудская Царица. Хозяйка этих мест.

— Что хочешь ты от меня? Зачем ты здесь?

— Знаю я, что собираешься ты завод-крепость ставить на Исети-реке. Ищешь место для плотины.

— Откуда тебе это ведомо? Я ведь никому…

— Мне все ведомо. Здесь моя земля и мой народ. И все тайны здесь мне открыты. Я могу помочь тебе.

— Чего ты хочешь?

— Что, одолевают тебя башкиры?

— Да, мешают сильно.

— Они и мой народ притесняют. Построишь крепость, власть свою укрепишь, тогда и с ними управишься. И мне спокойней будет. Я покажу тебе место для плотины, но с одним уговором.

— Слушаю тебя!

— Запрети и своим людям грабить мой народ, убивать мужчин и насиловать женщин. А главное — крепче всего запрети осквернять наши капища, пусть оставят наши святыни в покое.

Татищев, загипнотизированный взглядом Царицы, только и смог выдавить:

— Все исполню, как велишь, — затем подался вперед, пытаясь приблизиться к ней. Она, словно угадав его движение, отошла к двери.

— Иди за мной, — и исчезла за дверью.

Татищев, схватив на ходу шубу и шапку, выскочил вслед, одеваясь на ходу. На улице, в красивых нартах, запряженных четверкой северных оленей, сидела Царица. Она жестом показала Татищеву на место возле себя. Татищев быстро сел — олени понесли их по ночной дороге. Из-под полозьев вылетали серебристые искорки снега и падали на обочину, оставляя светящуюся дорожку. Вот нарты свернули с дороги и помчались по снежной целине замерзшей Исети.

— Запоминай дорогу, — крикнула капитану красавица.

Тот кивнул в ответ и стал внимательно смотреть вокруг. Подъехав к крутому правому берегу, нарты остановились. Царица сошла на снег и, поманив Татищева, легко взобралась наверх. Казалось, будто снег под ее ногами даже не проваливается. Татищев с трудом карабкался сзади и, выбиваясь из последних сил, наконец одолел кручу. Наверху, у высокой ели, стояла Царица.

— Вот здесь поперек реки лежит гранитный пояс. Видишь на том берегу сломанную сосну? До нее веди линию, это и будет местом для плотины.

Татищев огляделся. Нарты с оленями куда-то исчезли, как и не бывало их. Он повернулся назад, но Царицы нигде не было. Сразу откуда ни возьмись налетел ветер и начала кружить метель. Татищев плотнее запахнул шубу, попытался завязать шейный платок, но порыв ветра куда-то понес его. Василий Никитич хотел поймать, бросился вперед и кувырком скатился вниз по глубокому снегу. Скатился, да так и остался сидеть в сугробе. Попробовал встать, но не смог. А снег кружил…

…Татищев проснулся, обвел вокруг взглядом, будто вспоминая что-то. Затем попытался встать, но не получилось. Долго растирал ногу. Наконец с трудом поднялся. Бросился к окну, долго смотрел, потом вернулся к столу и сжал руками голову. В этот момент послышался стук в дверь, и в кабинет ввалился Блюэр.

— Доброе утро, Василий Никитич!

— Здравствуй, Иван Иваныч.

— Ты что, не спал ночь-то?

— Не знаю, — ответил Татищев, наливая полный бокал вина и предлагая Блюэру.

— Нет, нет. Я с утра не буду. Ты уж один, без меня поправься, — внимательно поглядев на Татищева, спросил: — Да ты здоров ли?

Капитан осушил бокал, несколько мгновений постоял с закрытыми глазами и ответил:

— Здоров. Точно. Поехали.

— Куда?

— Покажу место, где плотину ставить будем.

— Василий Никитич, да ты с утра в своем ли уме? Где это видано, чтобы без пробников-то. Давай уж весны дождемся, лед сойдет, грунт размоем, тогда и посмотрим, можно плотину бить али нет.

— Некогда нам ждать, Блюэр. Сейчас место проверим да начнем лес под сваи заготавливать.

Блюэр уставился на Татищева ничего не понимающими глазами. Татищев взглянул на него и начал хохотать. Блюэр стал креститься.

— О Дева Мария!

Татищев взял шубу и шапку и чертыхнулся. Блюэр испуганно пролепетал:

— О майн гот, Василий Никитич, что случилось?

— Да платок шейный куда-то запропастился. Вчера вроде здесь висел. Ну да ладно, поехали.

Татищев вышел первым. За ним семенил ошалевший Блюэр. Они сели в стоящие у конторы сани, и Татищев приказал трогать. Ночью выпал снег. Сани торили путь по белой целине. Немного не доехав до яра на правом берегу, Татищев остановил их и выпрыгнул на снег. Следом за ним, кряхтя, вылез Блюэр.

— Здесь поднимемся. Здесь поположе будет, — бросил Татищев и устремился вверх. Поднявшись на взгорок, он увидел большую ель и подошел к ней. Сзади появился запыхавшийся Блюэр. Татищев всмотрелся в противоположный берег и сказал:

— Здесь!

Блюэр забеспокоился:

— Может, позвать возницу, пусть зарубки сделает. Мало ли что… вдруг потом не найдем место.

— Найду, Иван Иваныч! Это место я даже ночью найду!

Обоз из нескольких подвод проехал по деревне и уперся в таможенный двор перед мостом. Ни объехать, ни обойти. Сидевшие во дворе солдаты при виде обоза встали и начали досмотр. Унтер подошел к вознице, что восседал на первой телеге, поднял рогожу и тоже стал осматривать груз.

— Куда везем?

— В Тобольск, — ответил несловоохотливый мужик.

— Указ о десятине знаете?

— А наше дело маленькое…

— Старшой кто?

С последней телеги спрыгнул «старшой» и подошел к унтер-офицеру.

— Пропускай, начальник! Мы от Демидова. В Тобольск поковку везем.

— Десятина заплочена?

— Да ты не сумлевайся, начальник, порядок знаем. Разберемся. Давай бумагу.

— Больно прыткий ты. Заходи в избу пока. Сейчас посчитаем все, тогда и бумага будет.

Старшой с унтером скрылись в конторе таможни. К вознице подбежал молодой солдат.

— Здоров, кум Савелий!

Возница посмотрел на солдата, сначала удивленно, потом радостно. Обнялись, похлопали друг друга по спинам.

— Здоров и ты, Петруха! Эвон вымахал! Оглоблей не перешибешь. Пошто домой не показываешься? Али зазнался, городским стал?