Лидия Либединская - Последний месяц года

Они уже хотели идти, но в переднюю вбежала Наташа. С плачем схватила она за руку Николая Бестужева:

— Не уводите его! Я знаю, он на погибель идет!

В растерянности все замолчали. И казалось, откуда-то очень издалека прозвучал в этой тишине голос Рылеева:

— Я скоро вернусь, Наташенька! Верь мне, в намерениях моих нет ничего опасного… Я хочу добра людям, — и, решительно высвободившись из объятий жены, он выбежал на улицу.

Друзья догнали его.

На Сенатской площади собрался народ. В вечной скачке застыл над площадью бронзовый Петр. Дул ледяной ветер. Впервые за зиму подморозило — было градусов восемь.

В одиннадцатом часу утра на Сенатскую площадь пришел Московский полк. На зимнем ветру развевалось полковое знамя — награда за Бородино. Полк выстроился четырехугольным каре вокруг памятника Петру I.

Солдаты Московского полка были бодрые, возбужденные. В спешке они выступили без шинелей и теперь торопили начать действие — холодно. Ледяной ветер с Невы то и дело пролетал над площадью.

Александр Бестужев в парадном мундире стоял в середине каре и лихо точил саблю о гранит памятника. Под скупым зимним солнцем поблескивали пуговицы и аксельбанты его адъютантского мундира.

— Московский полк — сердце России, ура! — кричал он, и солдаты восторженно вторили ему:

— Ура-а!

Александр Бестужев смотрел на солдат влюбленными глазами: вот они, герои Бородина и Смоленска, отстоявшие отечество и со славой вступившие в Париж! Сегодня они вышли на новый бой — бой за свою свободу…

Вокруг восставшего полка шумела толпа. Народ заполнил Дворцовую и Сенатскую площади, — все пришли поглядеть на невиданное зрелище. Люди переходили с одной площади на другую, собирались большими группами, обсуждали происходящее.

К Московскому полку один за другим подходили члены тайного общества. Вскоре внутри каре собралось много людей, военных и штатских, в шинелях и шубах. Друзья обнимались, целовали друг друга.

— Святые минуты свободы… — негромко проговорил кто-то.

Рылеев метался среди собравшихся, и пелерина на его шубе взлетала, словно крылья огромной птицы.

К тому времени, как полк вышел на площадь, здание Сената было уже пусто: сенаторы присягнули Николаю I и разъехались по домам. Требовалось срочно менять план действий. Сейчас все зависело от находчивости и решительности диктатора Трубецкого. А его не было.

«Где Трубецкой? — в тревоге спрашивал себя Рылеев. — Неужели струсил? Не может быть! Он столько раз отличался на полях сражений…» И вдруг всплыли из глубины памяти чьи-то предостерегающие слова: «Недостаточно военной храбрости, надо иметь политическое мужество, а совместимо ли это в одном лице, именно в Трубецком?» Но Рылеев отогнал от себя эту мысль.

Нет, Трубецкой придет, непременно придет!

Каховский в лиловом фраке, без шинели переходил от колонны к колонне, подбадривая солдат.

— Да здравствует конституция! — громко восклицал он.

Солдаты вторили ему:

— Ура, Константин!

Люди дивились: чудной барин, вроде штатский, а за поясом заткнуты два пистолета и кинжал.

Каховский ожидал: сейчас появится царь, и он выполнит свой долг!

Однако вместо царя к каре подскакал генерал-губернатор Петербурга Милорадович. В мундире, с голубой лентой через плечо он сидел на лошади, гордо вскинув голову.

— Мальчишки, буяны, разбойники, мерзавцы, осрамившие русский мундир, военную честь, звание солдата! — остановив коня, закричал он, обращаясь к Московскому полку. — Вы пятно России! Вы преступники перед царем, перед отечеством, перед светом, перед богом! Что вы затеяли?! Падите к ногам императора и молите о прощении!

Солдаты слушали молча. Поняв, что слова его не оказывают должного действия, генерал-губернатор зло и грубо выругался.

К нему подошел Оболенский.

— Ваше сиятельство, извольте оставить в покое солдат! — отчетливо и громко сказал он.

— Кто может запретить мне разговаривать с солдатами?! — в бешенстве крикнул Милорадович.

Оболенский выхватил у солдата ружье.

— Прочь! — воскликнул он и ударил штыком лошадь генерал-губернатора, но не рассчитал удара и поранил Милорадовича в ногу.

Каховский молча, стиснув зубы, наблюдал за Оболенским.

Медленно, чувствуя, как наливаются тяжестью руки, достал из-за пояса пистолет, поднял его и прицелился. Раздался выстрел. Каховский видел, как покачнулся белый султан на шляпе Милорадовича. Генерал накренился и стал тяжело сползать с лошади. Лошадь захрапела, рванулась и вынесла раненого из толпы.

— Кто стрелял? — обернувшись, крикнул Оболенский.

— Я! — спокойно ответил Каховский. — И, кажется, славно попал.

Он снова зарядил пистолет.

Николай I решил лично удостовериться, как расположены силы противника, и в сопровождении свиты выехал на Сенатскую площадь.

— Здорово, ребята! — крикнул он, обращаясь к восставшему полку.

Ответом ему было молчание.

— Долой Николая! — раздался вдруг над площадью голос Александра Бестужева.

— Никто не командует, мы вынуждены бездействовать, и войска наши еще не все подошли, — в отчаянии шепнул Рылеев Пущину. И, не сдержавшись, добавил: — Неужели Трубецкой предаст?

Будь он военным, Рылеев, конечно же, немедленно взял бы на себя командование. Но разве солдаты пойдут за штатским?..

Действовать надо было решительно. Где же Каховский? Рылеев в волнении оглядывался по сторонам, ища его глазами. Каховского поблизости не было. Выстрелив в Милорадовича, Каховский затерялся в толпе. Взгляд Рылеева остановился на Якубовиче, он кинулся к нему, что-то прошептал на ухо. Якубович решительным шагом направился к царю. Рылеев жадно следил за ним.

Вот Якубович подошел к Николаю и стал что-то говорить. Вся фигура его изображала почтение.

«Ну что же он, что же?!» — в недоумении думал Рылеев, ожидая, что вот-вот раздастся выстрел.

Царь вежливо, но холодно слушал. Якубович говорил все быстрее и быстрее.

«Сейчас, сейчас…» — сердце Рылеева бешено колотилось.

Николай милостиво протянул Якубовичу два пальца…

«Храбрый кавказец! — с презрением подумал Рылеев. — Предатель!»

Несколько камней пролетело над головой императора.

— Не хотим Николая!

— Ура, Константин! — раздавались возгласы.

— Пойди сюда, самозванец, мы тебе покажем, как отнимать чужое!

Снова камни и поленья полетели в царя.

Николай в страхе поворотил коня и поскакал к Дворцовой площади.

Рылеев слышал, как некоторые офицеры пытались растолковать народу цель восстания.

— Доброе дело, господа, — громко и неторопливо отвечал им кто-то. — Кабы, отцы родные, вы нам ружья али какое ни на есть оружие дали, то мы бы вам помогли, мигом бы все переворотили…