Лидия Либединская - Последний месяц года

Михаил Павлович велел постелить себе в кабинете Сергея Ивановича. Лег рано, но сон бежал прочь. Он несколько раз вставал с дивана, ходил по кабинету, останавливался у окна, раздвигал шторы. Мутный свет луны проникал в комнату. Он глядел на небо. Оно тоже было тревожным — бежали облака, то закрывая луну, то вновь открывая. Метались под зимним ветром голые ветки деревьев. Тоска…

Он снова ложился. Его то познабливало, то становилось жарко, и он переворачивал подушку, сбрасывал, а потом натягивал до глаз одеяло.

В дверь постучали. Сначала негромко. Решив, что это ветер треплет ставню, Михаил Павлович не вышел на стук. Но стук повторился настойчивее, послышались громкие голоса. И наконец грубый окрик:

— Немедленно откройте!

Бестужев-Рюмин понял: жандармы. Он вскочил и остановился посреди кабинета, не зная, что предпринять.

«Бумаги, — мелькнула мысль. — Уничтожить бумаги!»

Но он не успел ничего сделать, в комнату вошел Гебель. Его сопровождали два жандарма.

— Огня! — коротко приказал Гебель.

Вспыхнула свеча. Жандармы молча выдвигали ящики письменного стола, открывали книжные шкафы, доставали бумаги, аккуратно складывая их в одну пачку. Несколько раз тщательно обшарив комнату, они все так же молча ушли. Было слышно, как отъехали сани и понеслись куда-то. Куда?..

Еще не смолк конский топот и визг полозьев, как в комнату вбежали «славяне» — члены тайного общества. Они были на балу у Гебеля и видели, как жандармы передали приказ. Выйдя вслед за Гебелем на крыльцо, они слышали, как он велел гнать лошадей к дому Сергея Муравьева-Апостола, поняли, что случилась беда, и кинулись предупредить Бестужева-Рюмина. Но не успели, Гебель опередил их.

— Жандармы привезли приказ об аресте Муравьева-Апостола, — наперебой говорили они. — Надо немедленно скакать в Житомир, предупредить!

— Действия, немедленно начинать действия! Нам грозит гибель!

Бестужев-Рюмин быстро собирался.

— Лошади? — деловито осведомился он.

— Готовы!

Он набросил шинель и выбежал на улицу.

Подъезжая к Житомиру, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы встретили на побледней станции офицера, который развозил листы для присяги Николаю. От него узнали они, что в Петербурге был бунт.

— Бунт подавили, зачинщиков свезли в крепость, — коротко сообщал офицер и больше ничего говорить не стал. Да и что он мог сказать больше?

— Общество раскрыто… — побелевшими губами прошептал Матвей Иванович и взглянул на брата.

Сергей ничего не ответил. На его обычно спокойном и мечтательном лице появилось выражение отчаянной решимости.

— И все-таки надо действовать! — четко выговорил он, словно подытоживая ход своих мыслей.

В Житомире их пригласил к себе корпусной командир генерал Рот. За обедом только и разговоров было, что о бунте 14 декабря.

— Жертвы, жертвы… — говорил Рот. — Убит генерал Милорадович. Бунтовщиков свезли в крепость. Среди них князь Трубецкой, поэт Рылеев…

Сергей Иванович слушал спокойно, но выражение решимости не сходило с его лица. Рот и подумать не мог, что разговаривает с одним из вождей тайного общества.

Дождавшись, наконец, окончания обеда, Муравьевы-Апостолы распрощались с Ротом и отправились к своему двоюродному брату Артамону Муравьеву, командиру Ахтырского полка. Артамон Муравьев был одним из старых членов тайного общества.

Естественно, разговор зашел о событиях 14 декабря. Артамон взволнованно ходил по кабинету.

— Что же делать? — громко спросил он, и, словно в ответ на его вопрос, распахнулась дверь, и на пороге кабинета появился Бестужев-Рюмин. В шинели, без шапки он ерошил рукой вихрастые рыжие волосы и, глядя на Сергея Муравьева-Апостола, говорил задыхаясь:

— Сережа, Сережа… Твои бумаги взяты Гебелем. Он мчится по твоим следам. Тебя приказано арестовать… Сережа!

— Все кончено! — воскликнул Матвей Иванович. — Мы погибли! Нас ожидает страшная участь. Не лучше ли умереть сейчас? Прикажите подать ужин и шампанское, — обратился он к Артамону. — Выпьем и застрелимся…

— Нет! — с необычной для него твердостью сказал Сергей Иванович. — Не для такой смерти мы жили. Я решился! Артамон Захарович, ты поможешь нам? Надо немедленно собрать Ахтырский полк, явиться в Житомир и арестовать всю корпусную квартиру.

Артамон молчал. Но дожидаясь его ответа, Сергей Иванович стал писать записки к «славянам». Дописав, он протянул их Артамону.

— Тотчас отправь с нарочными…

— Я недавно принял полк, — испуганно заговорил Артамон. — Я не знаю ни офицеров, ни солдат. На кого из них можно положиться? Мой полк не готов, решительно не готов! Знаешь, что нужно сделать? — вдруг воодушевившись, воскликнул он. — Я сейчас еду в Петербург и расскажу об обществе государю. Уверен, узнав наши добрые намерения, государь поймет нас…

Он взял из рук Сергея Ивановича записки, поднес их к свече. Бумага ярко вспыхнула, и черный пепел, покрутившись в воздухе, медленно опустился на пол.

— Я жестоко обманулся в тебе, — с горечью сказал Сергей Иванович. — Вот моя последняя просьба: доставь эту записку в восьмую бригаду! — он протянул ему еще один листок. — А теперь в путь! Я еду в свой полк, ты, Мишель, скачи к артиллеристам. Надо лично уведомить «славян» о начале восстания. Прощай, Артамон!

Дверь закрылась. Артамон сжег на свече и эту записку.

Превыше всего в жизни Гебель ставил исполнение воли начальников. Приказ есть приказ. И теперь он стремился к одному: схватить братьев Муравьевых-Апостолов и доставить их к начальству. А они словно сквозь землю провалились! В Житомире Гебель их не застал, в Любарах тоже. Куда они девались?

«Должен же Сергей Муравьев-Апостол вернуться в свой полк? — рассуждал Гебель. — Он командир, не посмеет самовольно бросить полк!»

Полк стоял на Василькове. Значит, надо было скакать в Васильков. И он поскакал.

На рассвете Гебель с жандармами въехал в село Трилесы. Отсюда до Василькова рукой подать. И здесь ему неожиданно посчастливилось. Выяснилось, что Муравьевы-Апостолы прибыли сюда накануне и заночевали в доме поручика Кузьмина.

Гебель действовал решительно. Собрав часть роты, квартировавшей в Трилесах, он окружил дом Кузьмина, а сам тихонько, на цыпочках, вошел в дом.

Сергей Иванович Муравьев-Апостол спокойно спал.

— Где ваш брат?! — громко и грозно спросил Гебель.

Сергей Иванович открыл глаза и, стараясь казаться спокойным, ответил позевывая:

— В соседней комнате…

— Вы арестованы!

— Ну и что же? — все так же равнодушно продолжал Сергей Иванович. — Может, чаю выпьем перед дорогой?

Вчера вечером он отправил записку Кузьмину в Васильков:

«Анастасий Дмитриевич! Я приехал в Трилесы и остановился на вашей квартире. Приезжайте и скажите барону Соловьеву, Щепилле и Сухинову, чтобы они тоже как можно скорее приехали в Трилесы.