Дмитрий Петров - Перед лицом Родины

Коновалов человек был исключительно хороший, добрый, честный, отзывчивый. Но как руководитель артели — никудышный. Беда в том, что земледелием он никогда не занимался, а поэтому опыта сельскохозяйственной работы не имел. И артель влачила жалкое существование.

Народ смеялся над артелью и ее делами. Незовибатько же страдал от этого. Ему все хотелось доказать, что казаки не правы, артель, дескать, еще покажет себя.

Однажды в избе-читальне собралось много народу. Тут были бедняки и середняки, бывшие красные партизаны и казаки, служившие раньше у белых. Казаки, иногородние, калмыки, молодые и старые, мужчины и женщины — все перемешались здесь.

Станичный агроном Виктор Викторович Сытин, плотный мужчина с небольшой рыженькой бородкой, только что закончил свое выступление. Он рассказывал о преимуществах в сельском хозяйстве коллективного труда перед единоличным.

Присутствовавшие задавали ему вопросы, и он, теряясь, не совсем уверенно отвечал на них.

— Вы вот, товарищ агроном, сказали, что настанет такое время, когда кулаков не будет, — сказал молодой казак с лукавыми глазами. — Так ежели, к тому, не будет кулаков, а останутся, стало быть, одни лишь бедные да середняки, так зачем нам артели? Мы ж все едино равны будем…

Агроном стал что-то отвечать, но так невнятно и неуверенно, что Незовибатько попросил слова.

— Товарищи, — проговорил он, — ежели мы, предположим, уже ликвидировали бы кулачество как класс, да на этом остановились, то есть поставили бы вас, товаропроизводителей, на мелких, хотя и равных клочках земли, то все едино, хотите вы того али не хотите, из вас впоследствии станут появляться новые кулаки… Да я же вам зараз прочту об этом…

Он развернул книжку, которую держал в руках, перелистал ее и, найдя нужное слово, прочитал:

— «Мелкое производство рождает капитализм и буржуазию постоянно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе…» Так писал Владимир Ильич. Это значит, товарищи, что раз не будет у нас эксплуататорских классов, то надобно создавать коллективные хозяйства с общественной собственностью на землю и средства производства.

— Это ты про артель гутаришь? — засмеялся кто-то из казаков. — Так вон она есть у нас, полюбуйтесь… Ежели так жить, как артельщики, так лучше загодя умереть.

Казаки загудели, захохотали.

— Они, артельщики-то, как раки, — выкрикнул рыжеусый казак. — Люди работают, норовят вперед идти. А наши артельщики-то пятятся назад…

— Да не, кум, они не раками ползут назад, — засмеялся взлохмаченный казачок с черными усиками и большой серебряной серьгой в правом ухе. — А как это у Крылова в басне, — еще дитенком учился в школе, запомнил:

— А это ты про басню…

— В той басне правда говорится… Знаешь, лебедь рвется в облака, рак пятится назад, а щука тянет в воду. Так и у них, в артели.

— Ловко! — хохотали казаки. — Вот ты их разделал, Иван, этих артельтищиков, под орех…

— И правильно. У них все выходит, как в этой басне.

— А вы дюже-то не смейтесь, товарищи, — сказал бородатый казак Лукинов, насыпая из кисета махорку в цигарку. — Я был вот на днях на Медведице, так там организуются артели правильные. Хо-оро-шие артели. И народ в них идет… Работают дружно и достаток имеют… Машины покупают, тракторы. Ежели б мы поддержали свою артель, так, глядишь, она и встала бы на ноги.

Сазон Меркулов, присутствовавший здесь, набросился на Лукинова:

— Вот ты так гутаришь, да?

— Так гутарю, а что?

— Ты красный партизан?

— Ну, красный, а что? — оторопел казак от такого бурного натиска Сазонова.

— Так что ж ты, супостат ты этакий, не вступаешь в артель, чтоб она встала на ноги-то, а?.. Болтать-то ты горазд, а вот как к делу приступить — лытаешь.

— А ты, Сазон?

— Да я хоть зараз запишусь.

— Конон Никонович, — запальчиво обратился Меркулов к Незовибатько. Чтоб это, значит, не было голословно, — садись за стол и открывай собрание.

Незовибатько покрутил белый ус и медлительно, как и все он делал, подошел к столу, за которым сидели агроном Сытин и избач Тоня, и сказал:

— Добре. Зараз откроем собрание. Товарищи, — обратился он к сидящим станичникам, обводя их взглядом своих серых глаз. — Вот по просьбе товарищей я открываю собрание, чтоб, значит, укрепить нашу артель. Мы идем к кооперированию сельского хозяйства. А в кооперации, товарищи, и есть суть социализма. Понятно?

— Понятно, товарищ секретарь! — закивали сидящие на скамьях, хотя никто из них толком не понял, к чему это говорит секретарь станичной партоорганизации.

— Разговоры разговорчиками, — продолжал Незовибатько, — а дело делом. Балакать-то мы усе умеем. Я так разумею, ежели есть желание укрепить артель, то в добрый час! Давайте потолкуем, кто, стало быть, пожелает еще вступить в нее…

Из избы-читальни торопливо, словно боясь, что их насильно задержат здесь, вышли один за другим человек десять. Меркулов захохотал:

— Ай-яй! Как на крыльях улетели. Ровно их ветром сдуло ай водой снесло. Рад бы за ними погнаться, да гашник оборвался.

— Ничего, товарищи! — успокаивающе заметил Незовибатько. — Это же дело полюбовное. Желаешь — вступай в артель, не желаешь — неволить не будем.

В назначенный день и час к Константину пришел Воробьев в сопровождении сухощавого длинного мужчины лет сорока, весьма странно одетого. На плечах его был пиджак ярко-голубого цвета в золотистую полоску. Худые ноги обтягивали коричневые брюки-бриджи, вобранные в желтые краги. Белый воротничок рубашки обхватывал красный галстук. На голове торчало сильно сдвинутое набекрень серое кепи.

— Узнаете, Константин Васильевич? — указывая на этого живописно одетого мужчину, спросил Воробьев.

— Н… нет… — запнулся Константин, внимательно всматриваясь в рябое, желтое, морщинистое лицо незнакомца. Тот, глядя на Константина, щерил гнилые зубы в усмешке.

— Неужели, генерал, не узнаете?

И по глуховатому сиплому голосу Константин узнал Яковлева, того самого Яковлева, который расхаживал по Новочеркасску в выигранном им в карты гвардейском мундире, выдавая себя за гусарского ротмистра.

— А-а, — любезно заулыбался Ермаков, — господин Яковлев… м-м… силился вспомнить он его имя и отчество.

— Михал Михалыч, — хрипло подсказал Яковлев и засмеялся лающим смехом. — А мы с вами не стареем, ваше превосходительство. Такие же молодцы.

— Ну, вы-то действительно молодец… А я старик, — возразил Константин. — Смотрите, на что стал похож. Лицо, как гармошка, под глазами мешки рогожные…

— Ничего, генерал, ничего, — успокаивающе похлопал Яковлев Ермакова по плечу. — Это чепуха! У меня тоже не лицо, а дырявое решето. Пемзой и то не отчистишь…