Дмитрий Петров - Перед лицом Родины

Сазон Меркулов, как и прежде, работал председателем колхоза. Но колхоз теперь уже не такой, каким был раньше, его разукрупнили. Он объединял теперь лишь хозяйства своей станицы.

Дела в колхозе налаживались. Поголовье скота росло, свиней развели много, посевы каждый год увеличивались. Работой своей Сазон был доволен. Но супружеская жизнь не приносила ему радости. Анна женщина была гордая, своенравная, эгоистичная, а главное, властолюбивая. Она непременно хотела главенствовать в семье. Сазон по натуре своей был человек мягкого характера, он во многом подчинялся жене, но совсем закабалить себя не позволил. На этой-то почве в доме нередко происходили ожесточенные схватки. Начинались они обычно с пустяков, а заканчивались чуть ли не драками.

Анна за эти годы, действительно, очень похорошела. Одевалась она чисто, по-городскому. Многие из приезжавших в станицу районных и краевых работников ласково поглядывали на дебелую председательшу, пытались ухаживать за ней. Но Сидоровна на этот счет была женщина строгих правил. Таким мужским притязаниям она сразу же давала отпор…

Был на свете лишь один такой мужчина, к которому Сидоровна относилась с симпатией и, если по секрету сказать, даже с чрезмерной симпатией. Мужчина этот был не кто иной, как сам, собственной своей персоной, Конон Никонович Незовибатько, старый холостяк и бобыль.

Злые языки пытались утверждать, что-де и он тоже был неравнодушен к Сидоровне и по этой, дескать, причине и не женился ни на ком до сих пор. Правда это или нет — утверждать никто не мог.

Отношения мужчины и женщины, симпатизирующих друг другу, как бы они ни были скрыты, большею частью выдают их.

Народ не проведешь. Да и сам Сазон сердцем чувствовал, что между женой и другом его что-то не совсем ладно.

Сидоровна — деятельная, кипучая натура. Всегда она в порывистом движении. В ее голове роились десятки всевозможных планов, проектов. То она вдруг загоралась мыслью починить все окрестные мосты и гати, для чего собиралась сходка, на которой она горячо доказывала необходимость выделения по человеку со двора для общественных работ, или еще что-нибудь подобное… А сейчас они с Тоней Миловановой вдохновили комсомольцев построить станичный Дворец культуры и замостить камнем всегда утопающую в грязи центральную улицу.

Анна Сидоровна сама и план составила этого дворца, хотя никакого понятия в строительном деле не имела. Все на глаз прикинула, а глаз у нее был сметливый, практичный.

По проекту ее выходило, что Дом культуры этот должен быть внушительным, фундаментальным. В нем предполагался вместительный зал на триста пятьдесят мест со сценой, на которой драмкружок мог бы ставить спектакли. Отводилось в проекте и место под библиотеку с читальней, и комната под спортивные занятия, и даже танцевальный зал.

Работа закипела. Не только одни комсомольцы занялись этим делом, но и многие станичные беспартийные парни и девушки приняли участие в стройке. Каждый чем и как мог помогал строительству: кто за станицей в карьере добывал камень, кто трудился в столярно-плотницкой бригаде или рыл вдоль центральной улицы сточные канавы. А некоторые наиболее дюжие парни устанавливали на улицах столбы для проводов. Вот-вот станичники ждали пуска своей собственной электростанции.

А у речки, за станицей, под наблюдением агронома Сытина колхозники планировали, разбивали большой колхозный сад…

И всюду, на любом участке работы, можно было видеть неугомонную Анну Сидоровну. Она успевала везде побывать, за всем присмотреть.

— Ну и Сидоровна же у нас, — одобрительно говорили колхозники. — Не баба, а клад… Любого казака за пояс заткнет…

Слыша такую похвалу себе, Анна лишь посмеивалась.

Повсюду за собой она таскала медлительного секретаря парторганизации Незовибатько.

— Ну, как, Конон Никонович, — спрашивала она у него. — Здорово работают, а?

— Гарно, — соглашался тот. — Дюже гарно!.. Ажно дух от радости захватывает…

Как-то председатель колхоза Меркулов сидел в правлении и вел разговор с бригадиром лучшей колхозной бригады Захаром Ермаковым.

— Ты ж пойми, Захар Васильевич, — убеждал председатель колхоза его, передовой ты бригадир в колхозе… Все тебя любят и уважают… Другие равняются по тебе… Это же надо понять… А ты такую вольность своим сынам допустил… Иван твой, вместо того чтобы, к примеру, на агронома выучиться да в, свой колхоз бы приехать работать, а он на художника подался, будет картины малевать… Тьфу! Будь ты неладна… Да разве ж это казачье дело?.. А Ленька-то твой тоже учудил, петь начал учиться. Да он бы выучился сначала, ну, скажем, на колхозного зоотехника, а потом и пел бы себе на здоровье… Ей-богу, не пойму я нынешнюю молодежь… Занимаются не тем, чем надо… Ну, и жизнь же у тебя будет, Захар Васильевич, веселая, засмеялся Сазон. — Один сын будет картинки рисовать, а другой песенки распевать. Могешь, конешное дело, обижаться на меня, Захар Васильевич, но я тебе должен прямо сказать: зря ты вольность допустил своим сынам… Зря!..

Состарившийся, сильно поседевший за эти годы Захар с виноватым дидом выслушивал нравоучения Сазона, словно и в самом деле он был виноват в выборе профессий своих сыновей.

— Сущая правда в твоих словах, Сазон Миронович, — вздыхал старик. Сущая. Но что я могу поделать с ними? Ведь ныне же время такое, кажный молокосос норовит своим умом жить… Гутарил я Ване и Лене, не надо, мол, итить туда учиться, куда, мол, казачье ваше звание не дозволяет… А они мне в ответ: «Нет, дескать, папаша, казачье, мол, наше звание в советское время дозволяет везде учиться, где нам захочется… Дорога, мол, нам везде открытая»… А тут, видишь ли, какое дело, Сазон Миронович, потачку им большую в этом деле делает дядя Прохор да тетка Надежда Васильевна со своим супругом Аристархом Федоровичем… Они говорят, раз есть талант, значит, надобно, мол, его до дела доводить…

— Глядите, вам виднее… Вы хозяева своим детям… Могет быть, я и похуже вас смыслю, — иронически усмехнулся Сазон, всем своим видом показывая, что в самом-то деле он о себе совершенно другого мнения. Давай лучше, Захар Василич, погутарим по хозяйственным делам…

И они продолжали неторопливую беседу о делах колхозных.

У Марины был хороший вкус. Когда Волковы получили новую квартиру из трех комнат, она сумела создать в ней уют. В столовой Марина развесила приобретенные ею в комиссионных магазинах хорошие картины. На пианино поставила красивые китайские вазы. На стене, над диваном, висел огромный болгарский ковер. На столиках и тумбочках — затейливые безделушки.

Частенько приходившие к Волковым гости, оглядывая квартиру, восхищенно восклицали: