Ирвинг Стоун - Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

Она осознала, что с такой очевидной точки зрения процедура военно-полевого суда была непредвзятой. Джон не отдал предпочтения армии, не поставил ее выше всего, и в частности выше себя. Теперь ей стало ясно, почему выпускники Вест-Пойнта не любят офицеров-добровольцев: у Джона не было того, чем обладает кадровый военный, — чувства дисциплины, готовности независимо от характера работы, от назначения, завоеванного на месте, уступить старшему, прибывшему занять пост… даже если подчиненный офицер считает себя более квалифицированным, чем офицер, посланный сменить его. Все офицеры армии испытали нечто подобное, но они подчинялись в силу своей традиции.

Джон не был настоящим военным, он был топографом и инженером. Да и она сама не принимала железную дисциплину армии как обязательную для мужа. Почему отец не осудил ее за бунтарство, когда она послала курьера, чтобы ее муж не выезжал в Вашингтон? Почему он позволил ей послать сигнал Джону ввязаться в еще один бунт?

«Потому что мы упрямцы! Потому что нами руководят чувства, и мы уверены в наших выдающихся способностях и не можем уступить, пожертвовать в пользу правительства нашей гордостью и индивидуальностью. Мы в равной мере повинны — я сама, отец и муж, но более всех я, ибо у меня не было смягчающих обстоятельств».

Она возвратилась к своему пюпитру и продолжала писать. Когда она закончила, на востоке заалела заря. Идя по длинному коридору, она заметила свет, пробивавшийся в щель под дверью в комнате Джонса. Она осторожно постучала. Через несколько минут в дверях показался зять в голубой фланелевой пижаме, облегавшей его хрупкий скелет, держа перо в правой руке, его пальцы были измазаны чернилами.

— Ты не спишь, Уильям? — спросила она.

— Нет, я… я записываю соображения.

Она увидела его стол, заваленный листками бумаги, и спросила, может ли она посмотреть написанное им. Он ответил согласием, и она проскользнула в комнату. Элиза спала, отвернувшись от света. Бросив взгляд на рукопись, она поняла, что он писал о процессе, но не могла с ходу сообразить, в чем суть дела. Она спросила шепотом:

— Зачем ты написал весь этот материал?

— Хороший юрист не должен быть захвачен врасплох, — ответил он, не повышая голоса. — Он должен знать все, что противная сторона может привести в оправдание своего утверждения.

Джесси тускло улыбнулась и протянула ему пачку своих бумаг. Он прочитал две страницы, а затем удивленно взглянул на нее:

— Мы делаем одно и то же дело.

— Ты знаешь старую поговорку относительно великих умов, — прошептала она, стараясь рассмешить его, — не сравним ли мы наш список обвинений?

— Пойдем в библиотеку, не станем мешать Элизе.

Он уселся в глубокое кресло отца перед камином и принялся внимательно читать написанное ею.

— Да, — согласился он, покачав головой, — назначение полковника Фремонта в военно-морском флоте автоматически прекратилось, когда генерал Кирни принял на себя командование.

— Каковы наши шансы сегодня в зале суда?

Он встал, положил бумаги на стол для географических карт, прошелся по комнате, запахивая халат вокруг своей высокой тощей фигуры.

— Легче, Уильям, легче, — прошептала она. — Я готова выслушать худшее.

Он постарался представить дело в возможно лучшем свете, подчеркивая, что ни президент, ни кабинет, ни большинство в сенате не желают осуждения. Он говорил о непреходящей, блестящей заслуге мужа. Не убежденная в этом, Джесси ответила так тихо, что он почти не услышал:

— Уильям, ты не веришь собственным доводам. Если бы дело не касалось твоего свояка, ты не выступил бы в нем. Ты чувствуешь, что суд вынесет приговор — «виновен».

Он отрицал, а она не стала давить на него. Джесси поцеловала зятя в щеку, поблагодарила за все сделанное. В этот момент внутри нее зашевелился ребенок, казалось, что ее сердце и желудок перевернулись, она начала дрожать.

— Каким бы ни был закон, я не могу согласиться с ним. Я его жена и знаю, как он будет страдать, если суд объявит его виновным. Я знаю, как это поломает его жизнь. Я хочу, чтобы у моих детей был отец, которому сопутствует удача и который может гордо держать голову. Уильям, я несу ответственность за все. Я подтолкнула его к первому бунту, к действиям в Калифорнии, это и вселило в него мысль, что можно ослушаться генерала Кирни. Если бы я могла взять всю вину на себя!

Уильям Джонс обнял свою невестку и спокойно сказал:

— Пойдем, дорогая Джесси, ты перетрудилась, тебе не следовало бы работать всю ночь. Ты должна теперь соснуть. Ты должна быть крепкой и отдохнувшей перед явкой в суд.

Он провел Джесси по длинному коридору в ее комнату и около двери похлопал по плечу своими костлявыми пальцами. Измочаленная Джесси вползла в постель и провалилась в тяжелый сон.

Принеся горячий завтрак, Мейли разбудила ее в десять часов. Джесси слышала, как потоки дождя хлестали по окнам. День выдался сумрачным, давящим. Она надела вязаное платье со свободными рукавами поверх белой блузки, а на плечи накинула новый коричневый плащ, застегнув его спереди камеей. Взглянув в зеркало, она поняла, что ее одежда слишком мрачна, словно в ожидании худшего, поэтому она пошла к своему туалетному столику, покопалась в верхнем ящичке и надела ярко-зеленые бусы. И хотя украшение выглядело неуместным, оно согревало ей душу.

Она поискала мужчин: все они сидели порознь: отец — в своем кресле в библиотеке перед потухшим камином, свояк — в своей спальне с «Республикой» Платона в руках, муж — на диване в эркере окна. Она поцеловала его в щеку и сказала:

— Мы готовы, пойдем.

Она с благодарностью взяла его протянутую руку, и он повел ее к экипажу.

Зал суда был забит посетителями, пришедшими выслушать приговор.

Вошли судьи и заняли свои места на подиуме. После, как ей показалось, нескончаемой тишины, когда ее сердце громко стучало, а ребенок внутри нее не переставал шевелиться, бригадный генерал Джордж М. Брук встал, разгладил бумагу, лежавшую перед ним, и начал читать:

«По первому пункту первого обвинения — виновен. По второму пункту первого обвинения — виновен. По третьему пункту первого обвинения — виновен».

Она холодела по мере того, как он зачитывал все одиннадцать пунктов первого обвинения с заключением — «виновен». Он продолжал читать бесстрастным тоном:

«По первому пункту второго обвинения — виновен. По второму пункту второго обвинения — виновен» — и повторил семь раз: «Виновен».

Все еще продолжая говорить в гробовой тишине зала, он повторял:

«По первому пункту третьего обвинения — виновен. По второму пункту третьего обвинения — виновен».

Затем наступил сжимающий душу момент: военный прокурор встал перед генералом Бруком и заявил: