Ирвинг Стоун - Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

— Благодарю тебя, дорогой. Это был специальный подарок для меня.

В этот вечер во время прогулки по холмам над городом, восстававшим из пепла, Джон рассказал ей о своих неприятностях в Марипозе: о серьезных спорах с рудокопами, утверждавшими, будто они заложили свои шахты до его приезда, а он сознательно так обозначил границы своей земли, чтобы были затронуты их участки. Они отказались оставить свои шахты и угрожали войной, если кто-нибудь попытается выставить их. Оборудование, приобретенное им в Нью-Йорке, оказалось дорогостоящим и неэффективным — из кварца извлекалась лишь небольшая часть заключенного в нем золота. Нанятые им горные инженеры, проезд которых до Калифорнии он оплатил, ушли от него, сделав собственные заявки. Для эксплуатации шахты требовались плотины, дороги, дробильные установки, но из Англии деньги не поступали, более того, в Лондоне возникли осложнения с компаниями, учрежденными для аренды участков в Марипозе. Его первый агент Гофман оказался честным и порядочным человеком, а Сарджент — мошенником.

Используя лондонскую прессу, он предложил продажу акций на условиях, которые осложнили положение Гофмана; банки и вкладчики, заинтересовавшиеся вначале арендой участков в Марипозе, отозвали свои предложения, а Сарджент распространял акции на основе, которая грозила лишить Фремонтов всех их владений.

Но это было еще не все. Индейцы, ладившие доселе с белыми, встали на тропу войны, так как рудокопы лишили их охотничьих угодий, перебили и съели крупную дичь и так далеко оттеснили племена в горы, что теперь они не могли обеспечить себе пропитание. Племена собрались на общий совет и решили убить и съесть весь скот белых, а затем изгнать их из района. Начались перестрелки и убийства; горные работы в Марипозе пришлось остановить. Комиссары Соединенных Штатов вели переговоры с индейцами, пытались оттеснить их с золотоносных территорий в новые охотничьи земли. Индейцы согласились на переход при условии, что их обеспечат мясом на время, необходимое для перемещения племени и освобождения новых земель. За небольшое поголовье скота была затребована такая цена, что комиссия оказалась не в состоянии обеспечить выполнение договоренности. Индейцы готовились вести открытую войну с целью выгнать белых с золотоносных земель.

— А как с твоим скотом, Джон? У тебя достаточное поголовье, чтобы обеспечить их потребности?

— Да. Но у комиссии нет средств для оплаты! Я готов предоставить скот в кредит, но ты знаешь, как выходило неладно, когда я тратил деньги, желая помочь правительству. Мои расписки, подтверждающие получение провианта на полмиллиона долларов во время завоевания Калифорнии, так и не были оплачены…

— Но если ты сделаешь комиссии предложение в духе доброй воли, — сказала Джесси, — а она даст расписку о его принятии?

— Но когда мы получим причитающиеся нам деньги? Комиссия вернется в Вашингтон лишь через год. К тому же, если департамент внутренних дел откажется поверить, что индейцы в отчаянном положении и готовы к набегам, он может дезавуировать собственную комиссию, как дезавуировали меня. Никто не может предъявить иск федеральному правительству, и я вновь окажусь в неловком положении, обращаясь к конгрессу с просьбой об оплате поставок скота. Я не только рискую никогда не получить свои деньги и многие недели ходить с протянутой рукой, но и не желаю предстать перед американским народом как лицо, пытающееся заработать на правительстве.

— Тогда не гонись за деньгами, — спокойно ответила Джесси. — Ступай в комиссию и предложи им сделку, которая лишь покроет твои расходы. Это сохранит правительственные доходы и предотвратит войну с индейцами. Пока ты располагаешь поголовьем скота, ты можешь отделаться меньшим.

— Нет, сенатор Бентон, не могу. Черт возьми, это значит, что я не буду на шахтах целый месяц и тогда, вероятно, не верну свои деньги. Но я не могу пойти на меньшее.

Следующим утром он отправился к комиссару Барбуру и сделал ему предложение. Барбур ответил:

— Ваше предложение — самое экономное и наилучшее, какое исходило когда-либо от уважаемого человека. Я принимаю его.

Джон рассказал Джесси о разговоре. Она смотрела, как он вновь садился в седло для поездки в Южную Калифорнию, чтобы лично отогнать скот.

Сентябрь был приятным. Туман рассеялся, светило яркое, теплое солнце. Каждый день Джесси бродила по холмам и песчаным дюнам с Лили и малышкой Чарли, которого на индейский манер носили либо Грегорио, либо его кузина. Бухта и пролив сверкали под лучами осеннего солнца. Дети росли крепкими и розовощекими.

Джесси говорила с Джоном об их доме: стоит ли им купить, пусть даже за непомерную цену, одну из сохранившихся резиденций либо поставить новый собственный дом на их участке на Стоктон-стрит, может быть, купить ферму на полуострове, где потеплее. У Джона не было уверенности, и он не проявил интереса ни к одному из ее соображений. Равным образом ей не удалось узнать о его планах на будущее; он говорил о возвращении в Вашингтон для проведения через конгресс некоторых законов по горным работам, о поездке в Нью-Йорк с целью разработки и постройки более современного дробильного оборудования, о путешествии в Лондон для решения финансовых вопросов, о переезде всей семьи в Марипозу. Пока его мысли не устоялись, она не считала возможным принять то или иное решение и оставалась в небольшом бараке в дюнах.

Прошлую зиму она провела в доме мадам Кастро, наблюдая за дождем, приходившим со стороны моря. Ноябрьский дождь в Сан-Франциско зависел от капризов ветра, и она вновь оказалась затворницей в двух комнатах. Выборы сенатора пришли и прошли, а Джон не произнес в этой кампании ни единого слова и пальцем не шевельнул ради своего переизбрания. Организованные группы били в барабаны, поднимая шум в пользу своих кандидатов. Растущая фракция сторонников рабства понимала его политическое влияние, его друзья и сторонники были разбросаны по стране, поглощенные собственными делами. Она ничего не могла сделать в его отсутствие, а он, очевидно, не был заинтересован в результатах, и ей оставалось лишь сидеть и наблюдать, как муж терпит поражение.

Она накопила опыт в области истории и литературы об исследованиях, но исследовательская работа отпала. Она прочитала книги по сельскому хозяйству, готовя себя к роли жены фермера, но фермы не получилось. Она надеялась быть женой сенатора и обладала и опытом, и характером для этого, но и место в сенате от них ускользнуло. Она не могла участвовать в добыче золота, да, откровенно, ее это мало интересовало.

Ее память возвратилась, как часто бывало в прошлом, к разговору с Мэри Олгуд на окраине Сент-Луиса. Удел Мэри был трудным: она должна была пересечь равнины в своем крытом фургоне, поднять целину в Орегоне, жить, работая. И все же Джесси часто завидовала Мэри: она вольна поехать в Орегон в крытом фургоне рядом со своим мужем; она может шагать по заросшему полю, вспахивая принадлежащие ей акры; она ограждена от публичного осуждения и осложнений, которые возникают, когда рушатся амбиции. Джесси понимала, что по каждому пункту свет сказал бы, что ей повезло больше: ее муж был известным исследователем, чьи карты использовала чета Олгуд при переходе через равнины, но, будучи его женой, она была вынуждена выдерживать бесконечные месяцы одиночества и тревоги за безопасность мужа; у нее было в тысячу раз больше денег, чем когда-либо будет иметь Мэри Олгуд, всю жизнь проведшая в изнурительном труде, и ее, Джесси, деньги требовали многомесячных разлук с мужем.