Ирвинг Стоун - Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон

— Рейчэл, не могла бы ты избегать его? Он так назойливо… навязывается.

— Да, я постараюсь.

Однако она обнаружила, что Шорт не тот человек, от которого можно легко отделаться. Однажды вечером Льюис вернулся из поселка рабов и нашел их сидящими наедине на темной террасе. Ее свекровь пошла в дом, и Рейчэл искала возможность прервать беседу. Обвинив Рейчэл в том, что она вела интимный разговор, Льюис направился к своей матери и потребовал выгнать Пейтона Шорта. Миссис Робардс отказалась слушать сына, назвав это «явной глупостью». Льюис не обладал скромностью, и поэтому все в округе знали, что он ревнует свою жену к Пейтону Шорту.

В доме было напряженно до прихода Джона Овертона, дальнего родственника семейства Робардс, обаятельного, невысокого ростом, со светлыми волосами и бледной кожей, склонного к суховатому юмору. Некоторое время он был своего рода болеутоляющим средством во взбудораженной семье.

Затем в ревности Льюиса появился для Рейчэл новый элемент. Теперь его вспышки не были связаны с происходящим. Самые сильные его нападки случались, когда она в течение многих дней не обменялась и десятью словами с Пейтоном Шортом. Однажды Шорт остановил ее и, увидев покрасневшие от слез глаза, сказал:

— Вы никогда не будете счастливы с человеком вроде Льюиса Робардса. Он не любит вас, и у него нет гордости, чтобы защитить вас. Но не все мужчины такие дураки, миссис Робардс.

Она не поняла смысла сказанного им да и, откровенно говоря, не прислушивалась. Но через несколько недель Пейтон Шорт уехал домой в Виргинию, а после его отъезда Льюис обрушился на нее, тыча скомканным письмом Пейтона Шорта ей в лицо.

Она натянула поводья лошади, чувствуя тошноту, будто она оказалась в своей комнате в доме семейства Робардс, когда ждала одно из двух вероятных известий: сообщения из Виргинии, что ее муж убит на дуэли с Шортом, или уведомления, что ее семья получила письмо мужа с требованием прислать кого-либо, кто заберет ее. Рейчэл решила не вмешиваться; она останется нежеланной в доме, где от нее отвернулся муж, или же приедет один из братьев и заберет ее, увезет… навстречу чему?

Сэмюэл помог ей соскочить с лошади.

Она села у большого дерева, прислонив свою голову к стволу. Присев перед ней на корточки, брат вытер пот с ее лба своим неотбеленным хлопчатобумажным платком.

— Тебе плохо, Рейчэл?

— Дай мне несколько минут отдохнуть, Сэмюэл.

— Чем я могу тебе помочь? Может быть, глоток воды?

— Все будет в порядке.

Они находились всего в нескольких милях от блокгауза Донельсонов. Она поняла, почему Сэмюэл не смог задать ей вопрос или высказать сочувствие. В их районе никогда не было известно о разводах мужа и жены. На границе, где отношения основывались на доверии, где мужчины месяцами были по необходимости в отлучке и где семейное гостеприимство зачастую помогало выжить переселенцам, двигавшимся на Запад по тропам, Рейчэл была бы сочтена недостойной подобного доверия.

Каждый в Кумберленде будет знать, что ее отвергли. Насколько она навредила своей семье? Каким будет ее положение среди друзей и соседей? Не станет ли она изгоем?

Рейчэл не могла видеть отражение такого рода мыслей в глазах Сэмюэля, когда он наклонился к ней и откинул ее волосы со лба. Она просто не могла приехать домой в таком состоянии. Между тем оставалось всего несколько миль до спуска в долину Кумберленда.

Часто за прошедшие четыре дня в своем воображении она мысленно прослеживала путь к существу проблемы, но каждый раз это существо ускользало от нее. Сколь бы сурово она ни осуждала себя за смех по поводу пустых шуток Пейтона Шорта, она все же не находила в своем поведении ничего, что логически вело бы к ее нынешнему трудному положению. Казалось, случившееся с ней пришло как бы извне, и она сама не имела отношения к этому.

Хорошо, если первопричина не в ней самой, то в чем же? Разумеется, в Пейтоне Шорте, в том, что он написал такое глупое письмо. Но разве до приезда к ним Шорта не возникали время от времени ссоры?

Мучительно напрягая свой рассудок, она вспомнила вспышки ревности у мужа, когда в семье не было посторонних, а Льюис цеплялся за старые обвинения. Она удивлялась, почему он возвращается к уже давно забытым инцидентам. Однажды она специально спросила его об этом. Он не ответил.

По крупицам стало складываться целое, отдельные действия и объяснения, скрытые в них недомолвки. Одной из особенностей поведения мужа были ночные отлучки под разными предлогами. Однако все время у нее были слабые подозрения в отношении молодой красивой мулатки — служанки, появившейся в доме за год до их свадьбы. Временами Рейчэл замечала мимолетную улыбку на лице девушки, улавливая что-то странное, когда Льюис приказывал, а девушка безропотно повиновалась. Рейчэл вдруг поняла еще не очевидную для нее правду. Не здесь ли скрывались причины поведения Льюиса? В ее памяти ожила сцена в спальне, когда Льюис кричал:

— Я написал письмо твоей матери, чтобы кто-нибудь забрал тебя отсюда! А я уезжаю сегодня в Виргинию, чтобы убить Пейтона Шорта!

Миссис Робардс обняла Рейчэл и, злобно посмотрев на сына, сказала, что он совсем рехнулся. Старшая сестра Льюиса подтвердила, что Рейчэл относилась к Пейтону Шорту не более чем с вежливым гостеприимством. Ее муж Джек Джуитт пытался успокоить Льюиса, внушая ему, что во всем штате Кентукки он единственный простак, способный поверить, будто Рейчэл Донельсон-Робардс повинна в какой-то тайной связи. Джон Овертон робко сказал:

— Льюис, я мог бы написать тебе сегодня письмо с приглашением участвовать вместе со мной в краже лошадей и убийстве, но оно вряд ли сделает тебя конокрадом и убийцей.

Но не кто иной, как миссис Джордж Робардс, заявила ледяным тоном Льюису:

— Все это из-за твоего неприличного поведения.

Рейчэл встала, неверным шагом подошла к лошадям, утолявшим жажду, и остановилась, положив руку на седло. Кулак другой руки крепко сжался в момент, когда ее пронзила мысль, ранее не связывавшаяся с прошлым, — ведь муж покидал ее, иногда даже ночью, уходя в поселок рабов. Когда же возвращался оттуда, то обвинял ее в прегрешении против любви и брака… перенося на жену свое собственное предательство.

Отпустив седло, Рейчэл стояла, склонив голову. Через некоторое время наступило чувство облегчения. Если она не может жить с мужем, то по меньшей мере может жить сама по себе, смотреть в лицо членам семьи, соседям, друзьям. Ее муж жестоко обидел ее, но она не станет бередить свою боль, она не потеряла своего достоинства.

Она расстегнула седельную сумку, достала из нее свой несессер и вытряхнула его содержимое на траву — овальное зеркальце, гребень и щетку в серебряной окантовке, кусок душистого мыла из Ричмонда, чистое жесткое полотенце. Посмотрев на свое коричневое платье из смеси льна и шерсти, она заметила, что оно запачкалось во время поездки. Рейчэл извлекла из седельной сумки чистое голубое льняное платье, сняла с себя помятую одежду и встала на колени у ручья в белой нижней юбке. Она была небольшого роста, узкокостная, с покатыми плечами и твердыми грушевидными грудками, ее бедра были изящно очерчены, а талия — тонка и сжата, словно оставляла пространство для необычно длинных красивых ног.