Аннелизе Ихенхойзер - Спасенное сокровище

Светлыми веселыми глазами Отто Брозовский обвел зал, — на всех лицах он читал железную решимость.

Много надо было сделать для того, чтобы подготовить забастовку. Несколько горняков под руководством Отто Брозовского в тот же вечер составили и отпечатали текст воззвания. Разошлись только к двум часам ночи, а на утро в раздевалке, в подъемной клети, в поездах рабочие находили листовки:

«Товарищи! Медные короли угрожают нам голодом! Ответим им забастовкой! Второго июня ни один горняк не спустится в рудник!»

Шахтеры аккуратно складывали листовки и прятали их в карманы изодранных курток. Штейгеру Шиле ничего не удастся разнюхать! В забоях и штреках горняки собирались вместе, долго и горячо спорили. В поездах, где люди обычно устало молчали, громкие голоса перекрывали теперь грохот колес.

Что-то будет?

Не только на руднике «Вицтум» назревала гроза. На всех рудниках, на всех заводах Мансфельда было такое же настроение. Не только в Гербштедте, но и в Эйслебене, Гейтштедте, Гельбре и Вольфенроде душными вечерами люди собирались на улицах, и во всех разговорах повторялось одно и то же слово: «Забастовка!»

При этом одни с сомнением покачивали головой, другие пытались возражать, но большинство было на стороне коммунистов. «Красный Мансфельд» готовился к борьбе.

Много было сделано за эту неделю. «Забастовка!» — взывали листовки. «Забастовка!» — кричали плакаты. «Забастовка!» — требовали шахтеры на профсоюзных собраниях.

В субботу, 31 мая, после вечерней смены, во дворе рудника «Вицтум» должно было состояться первое собрание забастовщиков.

— Я приду, — обещал Отто Брозовский.

— Но тебя не пропустят. Чего доброго, они к тому времени и полицию вызовут.

— Я приду.

В субботу после обеда Отто Брозовский направился к Брахманам. Дома был один Петер.

— Привет, мальчуган, — весело поздоровался Брозовский.

— Взгляните-ка, дядя Брозовский. — Петер поднес к самому его носу тетрадь, в которой красным карандашом была выведена двойка. [9] По принятой в Германии системе оценок «единица» соответствует нашей «пятерке», «двойка» — «четверке» и т. д. — Я сделал в диктанте всего одну ошибку. Я написал лучше всех… — Петер покраснел. — То есть почти лучше всех, только двое написали еще лучше, у них совсем нет ошибок. — Он поднял голову и посмотрел на своего взрослого друга снизу вверх. — И то мне кажется, один из них списывал у другого, а?

Отто Брозовский засмеялся.

— Ты мне как раз и нужен, Петер. А двойка — что ж, это неплохо. — Он сел за стол. — Значит, диктанты ты писать умеешь, ну, а скажи, ты не трус?

Они говорили долго и откровенно.

Душный летний день клонился к вечеру. На бледном небе вспыхивали зарницы, на мгновение озаряя огромные терриконы. Отто Брозовский, держа Петера за руку, шагал по проселочной дороге. Когда они были уже недалеко от ворот, Брозовский потянул Петера в заросшую травой канаву. Ползти по высокой мягкой траве было легко и приятно. Напротив ворот они остановились и осторожно выглянули из канавы.

У ворот стоял вахтер, а рядом, словно вросли в землю, — трое полицейских. На поясах у них болтались толстые дубинки. У Петера бешено заколотилось сердце, вот-вот выскочит.

— Думаешь, получится? — прошептал он.

— Конечно. Ты только взгляни, какие спелые вишни.

Петер поднял голову и увидел тяжелые ветви, нависшие над самой дорогой. Красные вишни весело блестели сквозь густую листву.

— Полезешь вон на то! — Отто Брозовский указал на дерево, стоявшее наискосок от ворот рудника.

Петер внимательно осмотрел дерево. С минуту они молча лежали рядом.

Брозовский вытащил из жилетного кармана часы и, проверив время, взглянул на колеса подъемника. Колеса замедлили ход. Пора! Выдача руды закончена. Сейчас начнут подниматься горняки.

— Ну, давай! — сказал Брозовский и слегка стиснул Петеру руку. — Ни пуха ни пера!

Петер дополз до дерева и выскочил из канавы. Обхватив ручонками корявый ствол, он начал карабкаться вверх. При этом он пыхтел изо всех сил, стараясь производить как можно больше шума. «Сейчас они прибегут», — думал Петер. Но никто не появлялся. Добравшись до первого сука, он раздвинул ветви и посмотрел на ворота рудника. Ничто не изменилось. Вахтер по-прежнему не двигался с места, около него со скучающим видом торчали трое полицейских.

Петер начал рвать вишни. Он подтягивал к себе ветки и отпускал их; ветки раскачивались, шурша и теряя листья. Но полицейские не трогались с места. Петер принялся обстреливать дорогу, выбирая для этого самые зеленые ягоды, — спелых ему было жалко. Время от времени он что было сил раскачивал тяжелые ветви. Крупные, спелые вишни градом сыпались на землю. Петер готов был разреветься, но задание есть задание. Иногда он вздрагивал, сам пугаясь того адского шума, который производил. Мертвые и те, казалось, должны были бы проснуться. Он опять посмотрел на ворота. Вахтер и трое полицейских стояли как вкопанные.

«Вот сони! Оглохли они там, что ли?» — рассердился Петер.

Он со всех сторон осмотрел дерево и облюбовал на самом верху толстенный сук. Ну, подождите! Он встал во весь рост, дотянулся до сука и, напрягая все силы, отогнул его вниз так, что веточки и вишни градом посыпались на улицу, и со всего размаха отпустил его. Ну вот, слава богу, теперь они там наконец зашевелятся! Послышались быстрые шаги и чей-то властный окрик:

— Эй ты, бездельник, слезай-ка сейчас же!

Петер выглянул из-за листвы и, когда увидел обладателя властного голоса, был ужасно разочарован. «Вот тебе раз, — подумал он, — да ведь это всего-навсего старый Готлиб-Носач».

— Слезай сейчас же вниз, сопляк! — заорал Готлиб.

Он попытался ухватить Петера за ноги. Напрасный труд! Мальчик мигом подобрал ноги, и Готлиб-Носач остался с носом. Петер рассмеялся, залез повыше и снова уселся на сук. Он сосредоточенно отправлял себе в рот самые спелые, самые крупные и сладкие вишни. Вахтер рассвирепел. Он погрозил Петеру кулаком:

— Если ты сейчас же не спустишься, я позову полицию! — крикнул он, указывая на ворота рудника.

При слове «полиция» Петер, по привычке, испугался. Но ведь в конце концов только для этого он и сидит здесь, на дереве, у самой дороги, да еще в такое время, когда, того и гляди, начнется гроза.

— Ну и зовите! — храбро отозвался он.

— Смотри, у них с ворами разговор короткий, — пригрозил Готлиб-Носач.

Он перебежал через дорогу к воротам рудника и вскоре вернулся с одним из полицейских. Тот задрал голову и сквозь зеленый шатер листвы, усыпанной красными бусинками вишен, воззрился на мальчика.

— Слезай! — скомандовал он.

Услышав этот приказ, Петер полез еще выше. Он продолжал как ни в чем не бывало поедать вишни, но от волнения проглотил несколько совсем зеленых. Косточки он сплевывал на дорогу. Одна из них попала прямо в полицейского, щелкнув его по козырьку фуражки. Полицейский вышел из себя.