Владимир Меженков - Проклятие Ирода Великого

Последние дни великого царя были ужасны.

Огонь, сжигавший внутренности, перемежался с холодом, и тогда Ирода трясла лихорадка. Кожа покрылась струпьями и нестерпимо чесалась. Чтобы унять зуд, он вонзал в тело ногти и рвал его кусками вместе с мясом. Геморроидальные шишки полопались и истекали кровью, вызывая непреходящее жжение в анальном отверстии. Ноги отекли и стали похожи на слоновьи. Живот вздулся, как у человека, страдающего водянкой. Ироду казалось, что он вот-вот лопнет. Из-за вздутого живота ему не видно было причинное место, но он знал: там образовалась гниющая язва, и в язве этой копошатся черви. Ко всем напастям, обрушившимся на царя, тело его источало зловоние, которое не могли перебить никакие мази и притирания, выписанные из далекой Индии. Зловоние это причиняло ему дополнительные страдания.

Из-за болезни Ирод приказал перенести себя в парадный зал. Здесь обыкновенно проходили приемы иностранных послов, устраивались совещания с министрами и членами многочисленной царской семьи и давались торжественные обеды. Зал этот в прежние времена поражал воображение каждого, кто ступал под его высокие своды, сочетанием величественной роскоши с особым чувством меры и вкуса, которые были присущи Ироду. Ныне место трона заняла кровать из слоновой кости, инкрустированной золотом и драгоценными камнями. Эта единственная перемена в интерьере придала залу интимный вид, который побуждал собеседников Ирода становиться откровенными и признаваться в вещах, в которых в иной обстановке они не признались бы и под самой страшной пыткой.

В эти тяжелые для великого царя дни, когда к физическим страданиям прибавились душевные муки, вызванные новым раскрывшимся заговором в его доме, в столице случился бунт. Бунт возглавили законоучителя из числа фарисеев – Матфий, сын Маргалофа, и Иуда, сын Сарифея. С хорошо подвешенными языками, готовые разглагольствовать сутки напролет, эти люди собирали вокруг себя толпы праздношатающейся молодежи, не знающей, как убить время. Вместе и порознь фарисеи втемяшивали в неокрепшие умы подростков мысль о том, будто престарелый Ирод находится при смерти или уже умер. Предвечный, говорили они, конечно, воздаст царю за все его злодеяния, но этого мало: Предвечный ожидает от живых, что они восстановят Его славу и уничтожат все нововведения Ирода уже сегодня.

Возбужденная речами фарисеев молодежь жаждала действий и спрашивала, с чего им следует начать. Матфий и Иуда указали на огромного золотого орла, установленного Иродом над главным фронтоном Храма в качестве своего жертвенного дара. В интересах благочестия, заявил Матфий, а Иуда его поддержал, этого орла следует сорвать и уничтожить. Искра пала на хорошо подготовленный костер, и молодые оболтусы, прихватив веревки и топоры, кинулись к Храму, где в это время находилось множество людей. На виду у всех они вскарабкались на кровлю Храма, оттуда, обвязавшись веревками, спустились к орлу, отодрали его от фронтона и сбросили вниз, а их товарищи с остервенением принялись рубить его на куски. Тут же нашлись охочие до легкой поживы люди, которые, рискуя остаться без рук, выхватывали из-под топоров куски драгоценного металла и, сунув их за пазуху, растворялись в толпе. Благоразумные иудеи пытались урезонить молодежь и призывали ее не совершать проступков, за которые можно поплатиться жизнью. Однако вошедшие в раж Матфий и Иуда подстрекали молодых продолжать свое дело, заявляя, что доблесть, проявленная во имя восстановления обычаев предков, не страшится смерти, поскольку обеспечивает славу и почет не только тем, кто не цепляется за жизнь ради ее сомнительных удовольствий, но и их родным и близким и в конечном счете всему народу.

Ирод, узнав о беспорядках, возникших на Храмовой площади, послал туда дежурного офицера во главе караульного отряда. Однако вид вооруженных людей лишь распалил молодежь. Вооружившись, в свою очередь, камнями и палками, молодые люди бросились на стражей порядка. Те, прикрывшись щитами, ринулись в толпу, умело рассекли ее на мелкие группы, не способные к сопротивлению, и, захватив около сорока подростков вместе с Матфием и Иудой, вернулись во дворец.

Ирод, не поднимаясь со своего ложа, спросил офицера:

– Они ли дерзнули сокрушить то, что я пожертвовал Храму?

Вместо офицера Ироду ответил самый бойкий из подростков, которому на вид никак нельзя было дать больше тринадцати лет – возраст, когда еврейские мальчики только-только обретают право стать членами иудейской общины:

– Мы! И гордимся тем, что сокрушили твоего идола!

– Кто внушил им сделать это? – обратился Ирод с новым вопросом к офицеру, но вместо него снова ответил бойкий подросток:

– Завет отцов!

Ответ этот вызвал одобрение его товарищей, а кое-кто даже рассмеялся. Тогда Ирод обратился к офицеру с третьим вопросом:

– Почему они так веселы, хотя знают, что за их дерзкий проступок им грозит смерть?

И в третий раз Ироду ответил все тот же подросток:

– Потому что после смерти нас ожидает счастье быть прославленными!

Ирод перевел тяжелый взгляд с офицера на Матфия и Иуду, стоящих за спинами подростков.

– Из того, что вы молчите, – сказал он, – я заключаю, что вы не причастны к преступлению, совершенному этими детьми. Это так? – обратился он почему-то к одному только Матфию.

Тот не ответил ему, опустив глаза долу. Тогда Иуда, раздвинув подростков, выступил вперед.

– То, что мы задумали исполнить, – начал он, – мы исполнили так, как подобает настоящим мужчинам, но не детям. Мы желали очистить святилище Предвечного, и желание наше подкреплено нашей верностью законам.

Теперь Иуду поддержал и Матфий. Встав с ним рядом, он произнес:

– Законы, завещанные нам Моисеем, мы ставим выше, чем все твои жертвы вместе взятые. Сказано: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли». Мы с радостью примем любое наказание, которому ты нас подвергнешь, потому что знаем: наказание это мы понесем не за преступные деяния, а за любовь к благочестию, которое ты, царь, предал забвению.

Судорога свела руки Ирода, покоившиеся на огромном животе. Велев арестовать Иуду и Матфия вместе с подростками, он приказал отнести себя к Храму, где к тому времени собралась огромная толпа зевак. Гудевшая толпа при виде царских носилок притихла, и на Храмовой площади установилась такая тишина, что стук оброненного кем-то медного кувшина показался оглушительным громом.

Рабы установили носилки на возвышении, откуда просматривалась вся запруженная народом площадь.