Ален Бюизин - Казанова

«Для меня жить и играть было одно и то же», – кратко резюмирует Джакомо Казанова. В Венеции всегда любили азартные игры; правительство Светлейшей пыталось регламентировать этот неизбывный порок своих подданных, ограничить зону его распространения и бороться с его катастрофическими эксцессами. Веками запреты и ограничения следовали одно за другим в напрасной попытке обуздать страсть к игре. Например, в 1292 году был выпущен указ о том, что любой человек, который осмелится играть, днем или ночью, на территории епархии Венеции и Торчелло, в любую игру, кроме шахмат и трик-трака, должен уплатить штраф в двадцать пять фунтов мелкими монетами.

В 1638 году Марко Дандоло получил позволение открыть в одном дворце на улице Валларессо, рядом с церковью Святого Моисея, gran ridotto – публичный игорный дом с открытым доступом для всех. Правительство лишь легализовало и официально разрешило то, что просто уже не могло ни запретить, ни даже сдержать. Более того, государственные финансы, которых в XVII веке постоянно не хватало, получили от этого выгоду, потому что один только «Ридотто», открытый днем и ночью, приносил по сто тысяч экю в год. Поскольку Республика выступила гарантом успешности этого заведения, она сочла своим долгом издать определенное количество правил: банкометы и крупье должны обязательно быть патрициями в черных тогах и оставаться с открытым лицом в отличие от других игроков, которые обязательно должны носить маски, мантии, накидки и завитые парики. «По декрету Совета Десяти было принято уложение игорного дома. Дворянам-игрокам было запрещено резервировать игорные столы, место занимал тот, кто приходил первым; было запрещено подавать обед и ужин; запрещено играть где-либо еще, кроме игорного зала, и это касалось также гондольеров, дожидавшихся при входе или во дворах» [83] Alvise Zorzi, op. cit., p. 441. ,– сообщает нам Алвизе Цорци.

В игорном доме Дандоло все было предусмотрено, чтобы обаять игроков и утешить их в случае необходимости. Вне игорного зала находился один салон, где подавали кофе, чай и шоколад, другой, где можно было попробовать более традиционные блюда – хлеб, сыр, колбасу, фрукты и вино, которые подавали молодые люди в зеленой ливрее. Был даже предусмотрен салон «вздохов» для отчаявшихся игроков, потерпевших серьезный проигрыш, и зал собраний для бывших игроков – раскаявшихся или непоправимо разорившихся. За короткое время по всей Светлейшей как грибы стали плодиться казино. В 1744 году в Венеции уже было не менее ста восемнадцати казино и игорных домов, не считая публичного «Ридотто». В 1755 году только в квартале Святого Моисея было семьдесят три казино для аристократов и обывателей. Это была настоящая эпидемия, повлекшая многочисленные жертвы. Аристократов, зачастую носивших славные имена, но живших в нищете, разорившись в одну ночь, было огромное множество. Слабое утешение: Республика в отчаянной попытке поднять престиж доходов от игры и уравновесить потери от нее присвоила функции крупье обнищавшим потомкам знатных семейств, которых прозвали барнаботти, поскольку они снимали дешевые квартиры в квартале Святого Варнавы.

С тех пор игра стала настоящим сумасшествием, всепоглощающей страстью, о чем свидетельствует «История моей жизни», являющаяся также настоящей энциклопедией игр. В Венеции и по всей Европе, при дворе, в казино и частных домах играли в бассет, в трик-трак, в вист, в брелан, в тонтин, в пикет, в тридцать и сорок, в тридцать одно, в ландскнехт, в турникет, в портики, не говоря уже о кольцах, лото, «дураке» и бильярде. Что до Казановы, то он был поклонником бириби. Однако превыше всех других игр венецианская публика ставила фараон. «Фараон, восходящий к XIII веку, достиг апогея своей популярности во времена Казановы, – пишет Ривз Чайлдс. – Банкомет играл против неограниченного числа игроков, ставить можно было на одну или несколько карт. Банкомет каждый раз извлекал из двух смешанных колод две карты и клал их, перевернув, одну направо, другую налево. Если обе карты не являли собой одну фигуру или не были одной величины, карта справа от банкомета приносила ему все поставленные на нее деньги, тогда как он должен был возместить ставки на карту слева. Если обе карты были одинаковой величины или изображали одну и ту же фигуру, банкир забирал все ставки на правую карту и половину денег, поставленных на левую карту». Хотя Казанова с равным удовольствием «понтировал», то есть играл, держал банк и «гнул углы», то есть метал карты, он никогда не забывал доброго совета, который дал ему Брагадин на его двадцатилетие: «Поскольку ты так любишь азартные игры, я тебе советую никогда не понтировать. Мечи банк. У тебя будет преимущество». Совет сам по себе замечательный, но, к сожалению, в Венеции им воспользоваться было нельзя, поскольку держать банк имели право только патриции.

Если сначала страсть к игре захватила аристократию, понемногу все общественные классы, даже самые низшие, тоже принялись играть. Игре предавались богатые и бедные, мужчины и женщины, аристократы и буржуа, военные и церковники, моряки и прокураторы. Так что Большой Совет, в ужасе от этой всеобщей игорной лихорадки, огромного и беспрестанного круговорота денег, подчиняющегося единственно закону случая, все более ошеломляющих сумм, выставляющихся на кон, решил на своем заседании от 27 ноября 1774 года закрыть «Ридотто» и торжественно запретить игру, которая в конечном счете дестабилизирует и деморализует венецианское общество, вынуждая проматывать кропотливо накопленное многими поколениями наследство, внося беспорядок в распределение богатств, разоряя высокородных патрициев и скандально обогащая худших мерзавцев, заставляя с бешеной скоростью переходить по кругу владения, дворцы и склады ценных товаров, фермы и земли на берегу Бренты, которые никогда не принадлежали одному и тому же человеку больше одного дня. За этот закон было подано 720 голосов, 21 – против и 22 воздержались, что о многом говорит! Комментарий Казановы тем более ироничен (и горек), что он всего два месяца как вернулся в Венецию, а Светлейшая без игры – уже не Светлейшая. Неужели близится конец света? «В момент подсчета голосов Большой Совет с ошеломлением заметил, что издал закон, который не должен был увидеть свет, поскольку по меньшей мере три четверти избирателей его не желали; и все же, в доказательство того, что за него и в самом деле проголосовали, три четверти голосов были отданы в его пользу… Воистину это было чудо славного евангелиста святого Марка…» Разумеется, в результативности подобного запрета можно усомниться: конечно, в Венеции стали играть не меньше, но в тайне, в худших притонах и в грязных каморках таверн. Игра совершенно вышла из-под контроля, распространившись по всему городу, и имела по-прежнему опустошительные последствия.