Эдуард Эттингер - Аттила России

Теперь декорации изображали уже не отдельные хутора, тонущие в зелени садов, а целые селения, города, из которых выбегал народ, церкви, тихо перезванивавшиеся колоколами, татарские аулы, откуда выезжали пестро одетые джигиты. По временам от картонных городов отъезжали эскадроны «сформированных» (а честно говоря — набранных из других частей и переряженных) Потемкиным легкоконных полков. И снова тянулись, снова красовались перед изумленными зрителями хутора, поля, города, села, казармы, крепости, церкви… Единственное, что удивляло многих, в том числе Иосифа II и польского короля, тоже сопровождавших Екатерину II в этой увеселительной прогулке, — это почему селения и города не у пышной, многоводной реки, а все больше в стороне.

Все города и селения, расположенные у самой реки, находились в периоде строительства. Это были уже не декорации, а действительность. Потемкин не упустил такой правдоподобной детали — не все, дескать, готово, многое еще продолжает строиться.

В Херсоне и Севастополе светлейший блеснул уже по-настоящему. Там Екатерина II лично видела и осматривала готовые крепостные стены, арсеналы, интендантские склады, корабли, строящиеся на чудом выросших из земли верфях. Но Иосиф II, любивший и у себя дома совать нос повсюду, осмотрев лазареты, крепостные работы, верфи, только пожимал плечами: везде сквозили либо невежество, либо небрежность, либо явный обман. А если бы он мог пробраться тайком в интендантские склады и распороть один из мешков с мукой, грудой которых так восторгалась Екатерина II, то увидел бы, что в этих мешках… просто песок!

Императрица была в восторге, а вследствие этого влияние и могущество Потемкина возросло до чрезвычайной степени, и за все это пришлось расплачиваться все тому же многострадальному русскому народу.

Прежде всего это путешествие дало возможность Потемкину и Мамонову украсть довольно порядочные суммы. Для того, чтобы не быть вынужденной самой отдавать самые разные мелкие приказания, императрица вручила Потемкину и Мамонову чистые листки со своей подписью. И тот и другой использовали часть их так, что написали над подписью императрицы ордера в казначейство, по которым и получили солидные суммы.

Помимо украденного, само по себе путешествие Екатерины II стоило народу (ибо кто же, как не народ, оплачивает государственные феерии?) больше двух миллионов рублей серебром.

А главное — Турция справедливо усмотрела в путешествии русской императрицы, в надписях на триумфальных арках, говорящих о «пути в Софию», в воинственных выкриках агрессивные намерения. Следствием этого была кровопролитная война, тоже немало стоившая народу, так как даже самая победоносная война, отрывая крестьянина от плуга и посылая его убивать своего ближнего, наносит невосполнимый ущерб стране.

Но последовавшая за путешествием Екатерины II война оказалась гибельной также и для самого Потемкина: в то время как он стоял во главе южной армии, в милость императрицы вошел Платон Зубов, единственный из фаворитов Екатерины II, которому удалось серьезно подкопаться под влияние светлейшего. Впрочем, сначала нам надо рассказать читателю о Мамонове и о его дальнейшей судьбе.

В 1789 году положение Мамонова было настолько высоко, что он считался самым вероятным кандидатом в вице-канцлеры, для чего императрица собиралась убрать занимавшего тогда эту должность графа Безбородко. Последний, был не из таких людей, которые позволяют легко подставить себе ногу. Екатерина II очень ценила его ум и опытность, называла его «Вольтером, переведенным на русский язык», но ее очень отпугивали его циничность и лживость. В этом отношении лучшей характеристикой служит следующее острое словцо, сказанное им как-то про себя:

— Если я говорю «ей-Богу», то я лгу, но если я подкрепляю сказанное своим честным словом, то, ей-Богу, мне можно верить!

Безбородко снесся с Потемкиным и узнал от него кое-что такое, чего пока еще не знали при русском дворе: Мамонов изменял императрице с восемнадцатилетней княжной Елизаветой Щербатовой!

Каким образом узнал это Потемкин, сидя в Херсоне, осталось совершенно неизвестным. Но, очевидно, он уже давно окружил фаворита невидимой сетью шпионов и держал все добытые сведения про запас. Сообщение Безбородко показало, что наступил момент, когда пора пустить «запас» в ход. Потемкин раскрыл вице-канцлеру ахиллесову пяту опасного соперника, и последний был поражен метким копьем интриги.

Когда императрица узнала об измене своего фаворита, она впала в самую дикую ярость. Если бы Мамонов попался ей в этот момент, то наверное ему плохо пришлось бы. Но когда первый приступ гнева прошел у государыни, то она подумала, что вовсе ни к чему выходить из себя, — все мужчины таковы, и женщина, которая показывает, что она поражена изменой в самое сердце, только унижает себя. Поэтому она дала себе окончательно успокоиться и потом, дождавшись прихода Мамонова, повела с ним такой разговор.

— У меня к тебе большая просьба, Александр!

— Приказывай, царица!

— Тебе следует жениться!

— Мне? Жениться? Но на ком же? — спросил удивленный Мамонов.

— У меня имеется в виду для тебя очень блестящая партия. Невеста, которую я наметила для тебя, молода, знатна и очень богата. Это дочь графа Якова Александровича Брюса.

— Нет, ваше величество, вы не можете требовать этого от меня! Я ни за что не женюсь!

— Да почему же, дурачок? Разве ты знаешь ее?

— Очень мало, но я нахожу ее слишком неинтересной… Да и вообще я ни на ком никогда не женюсь.

— Ты говоришь это серьезно, Александр?

— Клянусь всеми святыми!

— Всеми, говоришь ты? Ну, к чему всеми… Довольно будет святой Елизаветы.

— Елизаветы? Но… почему?

— Потому что так зовут княжну Щербатову. Но почему ты так изменился в лице? Что с тобой? Тебе нездоровится?

— Да… голова… и вообще…

— Что «вообще»? Не вообще, а сердце, должно быть?

— Да, и сердце тоже…

— Эх, Александр, Александр! И ты, значит, не лучше других! Ты не только изменяешь мне, но и лжешь прямо в глаза! Стыдись! У тебя хватает смелости только грешить, но твердо, как подобает мужчине и дворянину, сознаться в своем проступке — это тебе не по вкусу?

— Прости, царица! — упал Мамонов на колени.

— Встань, пожалуйста! Ну к чему эти трагические представления? Ты, может быть, думаешь, что я очень огорчена? Пожалуй, мне неприятно, что ты оказался способным на ложь, на подлую трусость… Но в остальном… Разве могу я ждать чего-нибудь хорошего от холодного авантюриста, готового торговать собой ради чинов, наград, подарков? Встаньте, граф Мамонов! Я прощаю вас, но с одним условием!

— Каким, ваше величество?