Эдуард Эттингер - Аттила России

Как ни сопротивлялась Бодена, но что могла поделать она против четверых мускулистых негодяев, державших ее, и против Свища, быстро срезавшего сзади все застежки и завязки. Один миг — и платье, белье, все съехало вниз, и Бодена предстала перед мучителями совершенно обнаженной. Только рассыпавшиеся по плечам волосы да небольшой медальон, висевший на шее, составляли теперь ее одеяние…

— Ты видишь!.. — простонала Бодена, поднимая кверху страдальческий взор.

— Вижу и любуюсь, — отозвался Потемкин, — отлично сохранилась, Боденочка: совсем молоденькая, да и только!

— Оставьте меня! — в последнем припадке отчаянной решимости крикнула Бодена державшим ее мучителям. — Бог покарает вас!

— Э, до Бога высоко, до царя далеко! — отозвался юливший около нее Свищ. — Лишь бы его светлость, наш благодетель и милостивец был доволен, а там сочтемся!

— Ну, Бодена, — сказал Потемкин, — ты видишь теперь, что тебя ничто не может спасти. Смирись, подчинись мне!.. Исполни добровольно мое желание, потому что я все равно добьюсь своего. Ты видишь — я вне себя! Я должен иметь тебя! Нет мне покоя без тебя… Бодена! Сжалься надо мной!

Несчастную сестру Анастасию поразили скорбные, надтреснутые нотки в голосе светлейшего. Нет, это было не прихотью, не капризом; видно, что все существо Потемкина властно тянулось к ней. Неужели он действительно любит ее, любит до той степени, когда нет ни добра, ни зла, а все вокруг — только одно желание?

Забывая о своей наготе, Бодена ответила ему мягко и кротко:

— Образумься, Григорий Александрович! Разве ты не видишь, что я уже не своя, что я не принадлежу себе больше? Мне ли сжалиться над тобой, когда ты сам не жалеешь своей души? Нет, сжалься ты сам над собой, отпусти меня, и я прощу тебя, буду молиться, да дарует Господь мир и спокойствие твоей душе, да укроет Он тебя в лоне Своем!

Словно взбешенный зверь Потемкин вскочил с места.

— Так вот ты как! — заревел он. — Вместо хлеба — камень! Вместо воды — желчь! Не прощение, не спасение, а ты сама нужна мне, и ты будешь, будешь, будешь моей! Довольно нежностей!.. В последний раз спрашиваю тебя: согласна ты исполнить мое требование?

— Да просветит Господь твой разум!

— Ах, так! Ну-ка, Свищ, просвети ее!

Свищ взял в руки плетку, любовно погладил ее, прицелился и вдруг сильно и ловко взмахнул ею… Плетка со свистом прорезала воздух и обвила белую спину Бодены, оставляя кровавую полосу.

Бодена задрожала, на ее лице отразилась страшная мука, но она крепко стиснула зубы и не проронила ни звука, ни стона.

— Поддай еще! — заревел Потемкин.

И снова свистнула плетка, и другая кровавая полоса легла рядом с прежней.

— Еще разок! Пройми ее, ведьму подлую!

Бодена вынесла только пять ударов. Она всегда отличалась страшной чувствительностью к физической боли, и от этих жгучих страданий ее сердце остановилось, не выдержав. На шестом ударе державшие ее слуги почувствовали, что руки Бодены вдруг перестали дергаться и вырываться и она тихо сползла на пол.

— Ломается! — мрачно заметил Потемкин. — Поддай еще жару, Свищ!

Свищ наклонился к упавшей и ударил ее, зорко всматриваясь в остекленевший зрачок.

— Нет, ваша светлость, не ломается она! — сказал он. — Сейчас хоть бей, хоть не бей — не чувствует: только зря стараться! Я ведь ее знаю — чуть что, сейчас без чувств падает.

Потемкин подошел к лежавшей на полу Бодене и с ужасом стал всматриваться в ее судорожно застывшие черты.

— Отнести ее на кровать! — буркнул он сквозь зубы. — Пусть доктор намажет ей чем-нибудь спину — чтоб не болело… И убирайтесь все вон отсюда!

Бодену унесли. Потемкин остался один. Его лицо исказилось непритворной мукой. Он то хватался за голову, то накачивал себя стакан за стаканом крепким вином. Потом он встал и, пошатываясь, направился в спальню, где положили бесчувственную Бодену.

Бодена пришла в себя от щиплющей боли в спине. Она еще не была в состоянии ни двинуться, ни сказать что-либо, но мозг уже начинал понемногу работать. Она поняла, что ей что-то втирают в спину.

«Наверное соль!» — подумала она, вспоминая «коллекцию» Свища, и внутренне содрогнулась от ужаса при мысли о новых терзаниях.

Но нет! Рана в первый момент прикосновения втираемого действительно начинала гореть и ныть, но затем сразу же чувствовалась приятная прохлада, боль прекращалась, и тело охватывала сладкая истома.

— Бедная женщина! — пробурчал по-французски чей-то мягкий старческий голос. — Ох, уж эти мне русские сатрапы! Разве можно подвергать телесным наказаниям женщину, да еще такой нежной организации! Подите сюда, — подозвал он кого-то на ломаном русском языке. — Переверните ее и положите на левый бок! — Бодена почувствовала, что две пары рук осторожно перевернули ее. — Ну вот! — по-французски докончил тот же голос. — Левая сторона осталась почти нетронутой… Спи, бедная, отдохни!

Бодена слегка приоткрыла глаза и увидала уходившую из комнаты горбатую фигуру. Дверь тихо закрылась — она была одна.

Бодена с трудом приподняла голову и оглянулась. Она лежала на широкой кровати в богато обставленной спальне. Шторы на окнах были спущены, но зажженные свечи давали достаточно света. Вдруг около двери снова послышались шаги.

Бодена поспешно опустила голову на подушки и сомкнула ресницы.

Все бушевало в ее душе. Страшное насилие, позор, которому она подверглась, вытравили из ее сердца молитвенное настроение, кротость, с помощью которой она надеялась смягчить неистовствовавшего Ирода. Теперь это была уже не кроткая сестра Анастасия, а прежняя Бодена, жаждавшая мести, готовая пойти на что угодно, лишь бы утолить пламенную злость.

Шаги слышались все ближе.

Дверь тихо открылась.

На пороге показался Потемкин.

Бодена сильнее закрыла глаза, чтобы не выдать себя.

Потемкин тихо подошел к кровати и посмотрел на Бодену скорбным взглядом.

— Что же делать? — страдальческим шепотом сказал он. — Я не мог… Как же мне было иначе?.. Я не могу отказаться от нее! На склоне моих дней она снова зажгла мне кровь неугасимым пожаром, и нет мне жизни, если она не станет моей! О, Бодена, Бодена!.. — Он наклонился и нежно поцеловал кончики ее пальцев, высунувшиеся из-под простыни, после чего продолжал: — Нет исхода, она должна быть моей! Вся прожитая жизнь, все достигнутое — все кажется мне мелким, ничтожным, ненужным… Только она нужна мне!.. Бодена! Жизнь моя, счастье! Мое сердце обливалось кровью, когда я видел, как покрывалось рубцами это любимое тело. Что же делать, если я не умею любить иначе? А я люблю тебя… Обнять тебя еще раз, заставить встрепенуться страстью твое тело… А потом… потом хоть умереть… Бодена! Бодена!