Василий Криворотов - Последние дни Российской империи. Том 1

В конце июля 1916 года в усадьбе помещика Мураховского справлялась свадьба единственной дочери. Андрей Иванович с тяжёлым сердцем согласился на этот брак, и не потому, что имел против него что-либо, а потому, что с выходом Мурочки замуж его озеровский дом пустел ещё больше, а он сам оставался в нём совсем одиноким.

Молодые повенчались в Ровенках. Андрей Иванович предлагал дочке отпраздновать свадьбу в Харькове, в доме тёти Поли, на чём та энергично настаивала, но Мурочка и её жених решили сделать это в своём дорогом Озерове. Тут родилась и созрела их любовь, тут и решили они закрепить её законным браком.

Гостей на свадьбу съехалось множество, и не только из Харьковщины. Приехали дедушка и бабушка из Полтавщины. Дедушка, отец Алексей, ещё издавна мечтал дожить до свадьбы внучки и повенчать её лично. Многие родственники прибыли из Москвы и даже из далёкого Питера. Из Петрограда приехала на свадьбу старшая сестра Андрея Ивановича Наталия с мужем, служившим при дворе, и со старшей дочерью, муж которой, кавалерийский офицер, пал смертью храбрых где-то под Варшавой.

Андрей Иванович делал всё возможное, чтобы свадьба дочки была беззаботной и весёлой, хотя достичь этого было нелегко. Почти в каждой семье к этому времени люди или носили траур по своим родным, павшим на поле брани, или день и ночь думали о тех своих близких, которые где-то на гигантском фронте постоянно и долгие годы закрывали своей грудью Родину против неисчислимых врагов: германцев, австрийцев, болгар и турок. О победном походе в Берлин давно и никто больше не говорил. Начальные успехи брусиловского наступления в начале войны на австро-венгерском фронте были лишь временным общим подъёмом духа. Перемышль, Львов, Краков, Черновицы были теперь давно забытыми вспышками этого подъёма. Их потеря и жертвы, связанные с ними, оставили в войсках и в народе тяжкое, удручающее впечатление, которое стало зачатком общей усталости от войны. Союзники на западе, после неудавшегося, благодаря стремительному вторжению русских войск в Восточную Пруссию, «Молота Мольтке» на Марне поспешили перейти к позиционной войне. Они зарылись в землю, скрылись за железобетонными сооружениями и отгородились от немцев чащей из колючей проволоки. Со своими техническими средствами: артиллерией, пулемётами, бомбометателями и авиацией — они буквально прижали германский фронт к неподвижной линии, не предпринимая ничего, чтобы оттянуть хотя бы часть неприятельских сил с русского фронта. Русские армии в постоянно подвижной, манёвренной борьбе и под огнём во много раз превосходящего оружия германцев истекали кровью. Борьба врукопашную, в штыки и голой шашкой обходилась русским очень дорого, так как они должны были добираться до своего врага под его ураганным огнём: пулемётным, оружейным, гранатным. Русские войска были несравнимо слабее вооружены и снабжены. Недоставало всего: снарядов, патронов, перевязочного материала, медикаментов и транспорта. Навёрстывалось всё во время войны с перенапряжением сил тыла и с огромными потерями на фронте. Обещанной помощи союзников не было. Ни обещанных винтовок, ни амуниции, ни медикаментов русская армия от них не получила.

Но всё это было бы лишь полбеды. Война — народное бедствие, которое народ понимал, последствия которого терпел и из последних сил старался исправить ошибки, допущенные перед войной. Народ в состоянии даже забыть и простить ошибки тем, от кого, главным образом, зависело снаряжение армии и инициатива вмешательства в войну. Для этого он должен был видеть и чувствовать жертвенную готовность ответственных верхов исправить свои ошибки, уменьшить число ненужных жертв и поднять этим путём народный дух и волю к борьбе Вялость же, неуверенность, непонятное равнодушие на верхах, а, быть может, и неспособность этих верхов делать большие дела чувствовались повсюду. Уход с поста главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича был именно так истолкован в народе. В стране ощущалась к этому времени какая-то удручающая неопределённость, неосведомлённость и гнетущее сомнение. Это положение создавало благодатную почву для разного рода самых невероятных, умышленнолживых в своём большинстве слухов. Все эти слухи не были народной выдумкой. Кто-то по плану и с определённым умыслом стряпал эти слухи и через многочисленных суфлёров распространял их среди народа в тылу и даже на фронте.

«Там, где нужны снаряды, туда посылают сухари», «Кавалерия получает лопаты для рытья окопов, а пехота — сёдла», — поползли слухи в народе.

«Военный министр — изменник и, гляньте, царь его терпит», — зашептали в народе. При этом кто-то старался имена Сухомлинова и Мясоедова обобщить со всем высшим командованием армии.

«Гляньте, добрые люди! Царь поставил немца — Штюрмера, министром. Куда же тут нам победить Германию!» — шептали дальше злоумышленники-суфлёры в народные уши, не объясняя того, что за немецким именем Штюрмера скрывался еврей-выкрест, отец которого был семинаристом в первой вильненской школе раввинов и никогда не звался Штюрмером. Это имя отец «русского» министра присвоил позже, став учителем гимназии, а ещё позже — и дворянином. Царь доверил такой важный пост еврею, а его выставляли во всём мире антисемитом и упрекали за черту оседлости.

Потом эта история с сахарной спекуляцией. В народе был распространён слух о том, что неприятельской Германии было продано большое количество сахара и выслано туда через Персию. Хозяйки, стоя часами в очередях за своим пайком сахара, только и говорили о том, что Мясоедовы и Сухомлиновы и дальше предают Россию, а правительство ничего против них де не предпринимает. Сахар же, в самом деле, был продан Германии и был вывезен туда через Персию, но кто были продавцы-преступники, власти народу не объяснили, как не пытались противодействовать и объяснять злоумышленности многих других слухов, создававших скверное настроение в народе. Власти не объяснили народу, что афера с сахаром была делом киевского фабриканта сахара И. Хеппнера и его сообщников, которые были арестованы, обвинены в измене и ждали в тюрьме соответствующего приговора.

Слухи о Распутине занимали народные массы и особенно интеллигенцию уже давно. В народе Распутин вначале пользовался даже симпатией. Он ведь спасал царевича Алексея от неизлечимой болезни, от гемофилии. В широких народных массах царевич Алексей пользовался большой популярностью, любовью и, впоследствии, сочувствием. Со временем же слухи о Распутине стали принимать совсем иной смысл и значение. Ненавистники самодержавия и порядка в России избрали сибирского мужика, подступившего в силу обстоятельств близко к царской семье, своим орудием для того, чтобы через его особу бросить грязное пятно на высшую государственную власть и подорвать к ней доверие.