Элен Баррингтон - Королева бриллиантов

— Мадам, прислушайтесь, однако, к голосу рассудка. Императрица поручила мне провести с вами эти переговоры. Разве вы не понимаете, что если мы будем заодно, то вам ничего не будет угрожать. Я готов пойти дальше. Пусть даже ценой собственной жизни. Вы мне верите? Я возвращаюсь в Вену, чтобы положить всему этому конец.

Она поверила. Ну а как же иначе? Он тут же отправился в Вену, чтобы там добиться аудиенции у императрицы и сообщить ей, что он ведёт с королём переговоры о его браке с её младшей дочерью эрцгерцогиней Елизаветой. Ему удалось встретиться с Марией-Терезией.

— Думаю, что все наши усилия не производят на дофину никакого впечатления. Она по-прежнему с головой погружена в сомнительные развлечения и совсем не печётся об австрийских интересах. Австрии никогда не добиться существенного прогресса в отношениях с Францией, покуда вашу страну там представляет августейшая дофина.

Он создал сложную сеть интриг, в которую увлёк и мать, и дочь? Он перехватывал их письма, читал их, вёл азартную, отчаянную, двойную игру. Но вот в самый разгар его деятельности старик-король вдруг умер, а Мария-Антуанетта стала в тот же день королевой Франции! Проживи монарх подольше, её брак был бы аннулирован, и Марию-Антуанетту отправили бы назад в Вену. Интриги де Рогана и других царедворцев разбили бы в прах все её мечты.

Но карточный домик, построенный на зыбком фундаменте лжи, рухнул, и правда открылась как императрице, так и французской королеве. Разгневанная Мария-Терезия распорядилась никогда больше не впускать принца на территорию своих владений. Мария-Антуанетта не осмелилась всё выложить своему мужу, чтобы не вызвать открытого разрыва Франции с Австрией. Она только использовала всё своё влияние, чтобы отлучить де Рогана от двора.

Это решение стало для него смертным приговором, все его надежды враз рухнули... Новый режим отодвинул на самые задворки опального вельможу, переживающего горькое разочарование в своей любви, лишённого прежних амбиций. Теперь ему приходилось уповать только на будущее и ожидать шанса, который мог всё изменить к лучшему.

Он вспоминал обо всём этом, сидя перед портретом Марии-Антуанетты в свой комнате и всё отчётливее понимая, что прошлого не вернуть. Она никогда ни за что его не простит. Её спасла только смерть короля. Но жизнь продолжается, продолжится череда событий, и кардинал ещё увидит других тщеславных людей, возносящихся к власти, заслуживающих королевские милости. Ему придётся смириться с тем фактом, что её прежде равнодушный муж вдруг превратился в пылкого любовника и увидел в ней мать будущего дофина Франции. Она проявляла милосердие к другим своим врагам. Даже дю Барри была назначена пожизненная пенсия, и она удалилась к себе со всем, что нажила правдами и неправдами. Новая королева всегда стремилась к миру и взаимопониманию. Только для него, де Рогана, у неё не осталось жалости. Могла ли она поверить ему, что расставленные им ловушки преследовали только одну высокую цель: в его объятиях она чувствовала бы себя в полной безопасности. Примет ли она такое объяснение?

Он сидел, глядя на её портрет, и думал о своём безумном прошлом и безнадёжном настоящем. Несмотря на то что она стала королевой, она так и не смогла устранить все опасности. Никакая красота, никакие чары не могли смягчить ненависть французов к Австрии. — Для французского народа Мария-Антуанетта навсегда останется «австриячкой», и ей по-прежнему придётся старательно избегать ловушек, — размышлял де Роган.

Наконец он поднялся, мрачный, опустошённый. Дунул в золотой свисток.

— Пошлите к мадам де Ламотт и сообщите ей, что я хочу её видеть сегодня вечером! — приказал он слуге. Кардинал больше не мог выносить одиночества.

Несколько дней спустя две самые очаровательные женщины Франции сидели в кабинете королевы: Мария-Антуанетта и её старшая экономка, близкая подруга, молодая вдова принцесса де Ламбаль. Они были похожи на два ярких цветка на фоне розовых атласных обоев. Это были необычные женщины. В каждой из них сконцентрировались особенности своего знатного рода, им передалась властная закалка великих предков, которым приходилось править в окружении враждебных, но покорных людей. Власть королей, гордость верховных военачальников чувствовались в профиле носа, в тонком абрисе нежных губ. Они унаследовали поистине императорское кокетство от давно умерших волевых женщин, потрясавших королевские дворцы Европы.

И та, и другая были продуктом тысячелетнего развития истории, европейской цивилизации, высшими созданиями, не приспособленными к повседневной любви и презренному домоводству. Они всегда чувствовали себя непринуждённо, общаясь друг с другом или подобными себе. Сейчас они проявляли природную весёлость, простоту манер, но в любую секунду были готовы вспомнить о своём величии и превратиться в статную даму, если посторонний в их присутствии позволил бы себе малейшую фамильярность.

Ожидавший в приёмной посетитель граф де Ферзей, прислушиваясь к щебетанию, смысл которого он не мог разобрать, вдруг подумал: «Интересно, как эти светские дамы поведут себя в момент страшной опасности?» — «Что за глупая мысль! — упрекнул он себя. — Разве им грозят удары судьбы? Она так к ним всегда была благосклонна. Сам Бог, вероятно, дважды подумает перед тем, как наказать этих принцесс, какими бы ни были их грехи». Он ощутил горечь, вспоминая кое-какие грязные сплетни, дошедшие до его ушей. «Нет, нет, такого просто быть не может!» — успокоил он себя.

Он увидел, как к двери кабинета королевы за спиной её фрейлины направляется какой-то господин. Счастливый!

Граф де Ферзен поднял с удивлением на него глаза. Перед ним стоял всего лишь придворный ювелир, этот еврей Бёмер, и он, конечно, всегда был нужен её величеству. «Интересно, какую новую сверкающую побрякушку он притащил?» — подумал граф. Как бы он хотел оказаться на месте этого золотых дел мастера, чтобы самому предложить золотое украшение самой красивой женщине и понаблюдать за выражением её голубых глаз, которые непременно загорятся живым огнём, когда она будет рассматривать сверкающий камушек, такой же холодный, как и её сердце.

Он увидел, как дверь в кабинет отворилась, и туда нерешительно, с полуулыбкой на лице вошёл Бёмер. Де Ферзену ничего не оставалось, кроме как болтать с дежурным офицером в коридоре. Дверь кабинета закрылась.

В этот важный для себя момент Бёмер был чужд всякой сентиментальности. Он знал, что предлагает её величеству: чудесное ожерелье заполняло, казалось, собой всю вселенную. После привычных почтительных реверансов он видел перед собой только двух молодых женщин, которые непременно, кем бы они ни были по своему положению, не устоят перед приготовленным для них соблазном. Он был рад присутствию принцессы. Всем было известно, какое большое влияние экономка оказывает на свою госпожу, во всём, что касалось вкуса, Мария-Антуанетта всегда руководствовалась мнением приятельницы, и только потом своим собственным. Он чувствовал, как сильно стучит в груди сердце. Но он был уверен в себе и доволен этой встречей.