Василий Балябин - Забайкальцы. Книга 4.

— Воевали за советскую власть, а теперь буфер какой-то объявился, сбоку припека!

— На готовенькое заявились!

— Не желаем! Обман!

— Будь бы живой Журавлев, по-другому бы дело было!

— Тот бы не позволил.

Понимая опасность таких настроений, Дмитрий Шилов, не зная покоя ни днем ни ночью, мотался по фронтам, вызывал к себе командиров частей и фронтовиков-коммунистов, растолковывал им, что такое "красный буфер", выступал на полковых собраниях. Обстоятельства требовали появления командующего и в Забайкалье, в партизанском корпусе Коротаева. Так и не дождавшись жигалинского отряда, Шилов телеграммой вызвал с фронта комиссара 1-й амурской кавдивизии Атавина, которого знал не только как земляка, казака Копунской станицы, но и по совместной работе в полковом комитете в 1917 году.

Утром Дмитрий проснулся, как обычно, еще до восхода солнца, умывшись холодной водой, прошел из своего купе в штабной вагой. Там еще было пусто, работники штаба спали в соседних вагонах, лишь наружный часовой с винтовкой медленно прохаживался вдоль штабного поезда. Приглаживая рукой волнистый темно-русый чуб, Дмитрий остановился у окна, залюбовавшись утренним пейзажем. Из окна ему виден был угол станционного здания, а за ним небольшой поселок, на нем еще лежала утренняя тень от горы, но кудрявые столбы дыма уже порозовели под лучами восходящего солнца. За селом зеленеет широкая луговина, в зарослях тальника угадывается речка, а дальше горы, тайга, словно зеленый волнистый океан, раскинулась она вширь до затянутого сизой дымкой горизонта. Тайга! Как любил ее Дмитрий с детских лет, и теперь нахлынула на него волна воспоминаний того времени, вытеснив из головы мысли о затерявшейся где-то там жигалинской экспедиции. Вспомнились юношеские годы, летние каникулы, когда учился он в реальном училище, Нерча, старый рыбак Прокопий Милалев, по-уличному Проня Горчен. Любил Дмитрий слушать охотничьи рассказы деда, ходить с ним на Нерчу рыбачить. Так и видится Дмитрию широкий плес в излучине Нерчи: сидит Митя под кустом боярышника, недалеко от деда, внимательно следит за двумя удочками, а перед дедом торчит их над водою штук пять. На зеркальной глади глубокого омута недвижно лежат камышовые поплавки. Но вот один поплавок чуть дрогнул, раз-другой, нырнул. Дмитрий проворно подсек, и сердце у него зашлось от радости, когда потянул из воды добычу, миг — и вот она, сверкнув на солнце серебристой чешуей, тяжко шлепнулась, затрепыхалась на песке.

"Деда, смотри! — Митька в момент снял с крючка красноперую рыбину. — Здоровяк-то какой!"

"Какого, брат, сазана добыл! Ай да Митька, молоде-ец! — улыбаясь в широченную дремучую бороду, дед одобрительно качает кудлатой головой и, как всегда, заканчивает прибауткой: — А воопче-то Федот, да не тот, тот ишо в воде остался".

Воспоминания Шилова прервал звук шагов, и в вагон, звякнув о железную дверь шашкой, вошел Атавин.

— Раненько поднимаешься! — Среднего роста, крепко сложенный, круглолицый, Атавин поздоровался с Шиловым за руку, осведомился: — Чего вызывал?

— Дело важное. — Шилов присел возле стола, жестом пригласил сесть комиссара. — Садись да расскажи, как у тебя дела в дивизии?

— Пока что затишье, готовимся к новым боям.

— Об этом знаю, настроение как у бойцов наших?

— Да что настроение, известно дело, волнуются люди, недовольство высказывают.

— Насчет буфера?

— Ну да. Главная беда наша в том, что на постой в селах-то к зажиточным хозяевам людей своих ставим! К бедняку, у которого своих ребятишек кормить нечем, не поселишь. А богачи этим случаем пользуются, нашептывают партизанам: "Где ваша советская власть? Обманули вас комиссары". Недавно иду по улице вечерком, вижу, партизаны наши, человек пять, сидят, разговаривают, меня увидели и разговор оборвали. Подошел к ним, поздоровался, спрашиваю: "О чем беседа, товарищи, чего замолчали?" Переглянулись они, а один из них говорит: "Старичок тут объяснял нам по библии, толкует, что в обратную нас потянули, от советской власти отступились, к буферу попятились, так оно и дальшей пойдет в обратную сторону! А закончится тем, что воссядет на престоле Михаил Второй! Так оно и в библии сказано, в самую точку угадано!" Видал, как они действуют ловко! Мы, конечно, принимаем меры, мобилизовали весь наш актив, коммунистов, но даже командирам разъяснять приходится, что к чему. Хлопот полно, и ты меня тут не задерживай, пожалуйста.

— Хм, не задерживай, — хмуро улыбаясь, вздохнул Дмитрий, — рад бы не задерживать, да приходится. Мне надо сегодня же выехать в Забайкалье, в коротаевский корпус. Здесь остается один мой заместитель Лукс, все остальные в разгоне по фронту. Одному Луксу тут будет не под силу, вот и пришлось тебя вызвать ему в помощь. Действуйте вдвоем. Жигалин со своим отрядом должен вот-вот появиться, жду его со дня на день. Прибудут они, помоги, в чем нужда у них будет, введи их в курс дел наших и предварительную разверстку подготовьте, кого куда из них направить.

В тот же день Шилов на паровозе выехал на станцию Бушулей, а оттуда верхом на лошади, в сопровождении двух конных партизан, двинулся прямым путем на восток. В станице Ботовской стремительную, многоводную Шилку переплыли на боту, рядом с ними плыли расседланные копи. Отсюда ехали бездорожно, тайгой и на третий день к вечеру достигли большого села на Газимуре. Здесь совсем недавно был бой, и партизаны лихим налетом вышибли из села белоказачий полк. Уже на виду села путников задержал партизанский дозор. Пожилой партизан, старший дозора, узнав Шилова, обрадовался:

— Митрий Самойлович! Здравствуйте!

— Здравствуйте, какого полка?

— Четвертого кавалерийского, третий день здесь обретаемся. Бой был оправдашний, побили их мною и обоз забрали. Патронами-то скудались последнее время шибко, теперича разжились, хватит покеда.

— Урон большой понесли?

— Да не без этого, — вздохнул партизан, — пятерых наших похоронили в братской могиле, ну и раненых человек пятнадцать, двоих-то чижало, не выживут, однако!

— Толстокулаков как?

— Да ничего, жив-здоров. Как сюда ехать, видал его.

В село въезжали вечером, когда покрасневшее солнце повисло низко над горизонтом. День был субботний, из натопленных бань белыми клубами вырывался пар, в предбанниках мельтешили голые люди. Пахло дымом, распаренным березовым веником и парным молоком, бабы во дворах доили коров, а в оградах, куда ни глянь, видны расседланные партизанские кони. Днем их угоняли на пастбище, а теперь, привязанные к изгороди, кормятся они хозяйской соломой, а кое-где и сеном, оставшимся от весны. Сами партизаны расхаживают по селу, парятся в банях. В одном месте несколько человек, как видно уже почаевавших после бани, сидят на завалинке, разговаривают, курчавятся над ними сизые табачные дымки.