Сергей Жоголь - Пращуры русичей

Людишки расступились, Ирга приблизился к Олегу, тот смотрел на мужика сверху вниз, но не грозно, по-доброму.

– Ты, помнится, говаривал, что варяги Аскальдовы у тебя почитай весь урожай отняли? Так?

– Отняли, посадник, семью без запаса оставили, да ещё в морду дали, – жалобно произнёс Ирга, да так, что его слова вызвали улыбки у окружающих.

– Ну, что по харе схлопотал, того уж не поправить, само заживёт, а с запасом я тебе пособлю, – произнёс Олег и, обращаясь к одному из своих людей, повелел. – А ну, Сбыслав, отмерь этому страдальцу, из моих запасов, зерном, аль каким другим товаром столь, насколько его прежний посадник обобрал, и уже обращаясь к самому огнищанину, добавил. – Даю не насовсем, год пройдёт, на ноги встанешь, вернёшь. Прибыли с тебя требовать не стану, возвернёшь столько же сколько возьмёшь. Так, что бы и на семена, и на прокорм хватило.

– Ой, благодарствуй, посадник, боги тебя за то не забудут, спасибо тебе, за сердце доброе, – начал лепетать Ирга, прижимая к груди собственную шапку.

– И всем говорю, кого прежний посадник обидел, особенно тем, кого он близких лишил, помощь от меня будет! – выкрикнул Олег громко, что бы все, кто стоял на берегу, его услышали. – А уж Аскальду грабителю, мы воздадим по справедливости, достанет времени, помяните слово моё 79.

Молодой посадник пришпорил коня и поехал сквозь толпу, которая тут же расступилась. Словно вздох облегчения пронесся над людской массой, жители города одобрительно кивали, на лицах появились улыбки.

– Вот такой хозяин нам люб, о народе заботится, и об общем деле печётся, – говорили мужики, поглядывая на удаляющихся русов.

Дружинники Олега последовали за своим вождём.

– Коль всё своё добро мужикам раздадим, много ль самим-то останется? – произнёс Сбыслав, кряжистый варяг, с чёрными как вороново крыло усами.

– Сегодня главное добро наше, это благодарность людская. Коль полюбят наст, да за своих сочтут, почувствуют, что не враги мы, не грабители, а защитники добрые, то тогда мы и своё вернём, да ещё и прибыток поимеем. А не полюбят, так тогда мы всю жизнь свою будем ждать, покуда нам вилами в бок не ткнут, или кистенём по шапке не огреют. Зерно мужику надобно, что бы озимые засеять успеть, что бы взошли они до снегов, да по весне вызрели, тогда и мужики и мы, все с хлебушком будем.

Сбыслав задумался, потёр бритый подбородок мозолистой ручищей и промолвил с ухмылкой.

– Ты, Олег хоть и варяг, да роду знатного, а про дела мужицкие поболе иного пахаря знаешь.

– Что бы народом править, что гриднем княжьим, что купцом, что землепашцем, надобно суть народную понимать, кого и что заботит, печалит, отчего горюшко людское, отчего счастие.

– Откуда ж ты про всё это знаешь, коли сам не пахал не сеял, да к торговому делу не приставлен, иль и вправду говорят, что ты ведун?

– Чтобы про всё, о чём ты говорил знать, самому пахать да торговать не надобно, да и ведовства тут никакого не требуется. Слушать людей надобно, глядеть в оба, да запоминать, что услышал, а про то, что услышал думать крепко, да зрить наперёд.

– Да, всё так вроде бы как ты говоришь, – задумчиво произнёс Сбыслав. – Но коль мужикам то хлеб весь раздадим, чем дружину кормит станем?

Олег усмехнулся, глянул на верного гридня и сказал задорно.

– Мужика землица да соха кормит, а воина отвага и меч, да рука верная. Неужто один только Аскальд нашим мужикам жизнь портил? Есть, небось по соседству, вороги, кого потрясти стоит, глянем, прикинем, да пощупаем у кого какая шкура, толстая иль нет. Пусть соседи наши нас боятся, а наши мужики почитают, тогда все и сыты и довольны останутся. Каждому зверю носить собственную шкуру.

Когда Олег и его свита покинули берег, и въехали в город, озабоченные горожане поначалу перешёптывались, а потом уж и завели жаркий спор, перекрикивая друг друга. Всем хотелось обсудить последние новости.

– Да неужто и вправду он всё пограбленное возвернёт, – охая, промолвила плотная рябая баба в сером засаленном платке.

– Всё да не всё, сказал же всем по справедливости воздаст, более всех тем, у кого родовичей сгубили, – важно заявил плешивый мужик в драных портах.

– А кто ж он такой то, этот новый посадник? С виду то малец ещё, – встрял в разговор хлипкий мужичёк лет сорока.

– Я слыхал, что не просто посадник это. Олегом его кличут, он роду княжьего, почитай самого Рюрика родич, точнее жены его умершей. Видал на груди у него кругляк с соколом, такой все родичи Рюрика носили, – продолжил разговор плешивый. – Так что он почитай не посадник настоящий княжич, так то.

– А собой то уж как хорош, и статью и лицом, – высказалась молодая румяная деваха, и тут же испуганно прикрыла ладонью рот.

Плешивый взглянул на девку сурово и цыкнул: «В домах шаром покати, скоро зубы на полку положим, а у ней всё одно на уме».

Девка, которая оказалась его дочкой, обиженно надула губы и отвернулась. Тут встряли в разговор ещё несколько человек и затараторили наперебой.

Ирга стоял и слушал эти пересуды не в силах поверить в собственное счастье. Если русы ссудят ему зерна, то надо доставить его до дома, да успеть засеять поле озимыми, лучше рожью да ячменём. Коль зима снежная выдастся, да не слишком морозная, можно с тех хлебов добрый урожай собрать, да на следующий год с посадником рассчитаться.

– Ой, а лошадку то свою я же в поселении у родичей оставил. Надобно за ней сбегать, по скорому, да телегу попросить, глядишь не откажут, – только сейчас опомнился довольный Ирга, в голове у огнищанина всё кружилось от навалившихся забот. – А всё-таки не зря я в такую даль хаживал, теперь всё наладиться.

Довольный случившимся Ирга, поспешил в город.

Темнота наступала, наступала медленно, словно крадучись и хотя солнце скрылось за горизонтом, луна уже освещала верхушки домов и построек. Звёзды на небе, словно зёрнышки проса, рассыпанные по тёмной холстине, изо всех сил помогали луне в её борьбе с ночным полумраком, Лейв выглянул в окошко, прислушался, и не спеша, побрёл к выходу.

– А на улице пожалуй, посветлей будет, чем в логове моём, – усмехнувшись подумал старый варяг, и оступился, чуть было не упав. – Ух, зверюга напугала то как.

Он подхватил на руки тощую чёрную кошку, которая, выскочив из-за печи, решила потереться о ноги хозяина.

– Совсем про тебя позабыл.

Лейв вышел в сени, отыскал там крынку, и наполнил стоящую на полу глиняную миску. Кошка заурчала, и стала жадно лакать молоко, а Лейв, позаботившись таким образом о своей единственной домашней живности, вышел во двор.

Звёзд стало ещё больше, старик поёжился, и, прихватив лежащую на лавке колотушку, да сунув за пояс небольшую дубинку, окованную на конце медными полосками, поковылял по дорожке в обход большого хозяйского дома.