Леонид Юзефович - Зимняя дорога

Строд указал Дмитриеву на «ненормальность такого положения». Тот ответил, что уже послал рапорт Байкалову с просьбой об отправке тел в Якутск, откуда были родом эти люди. Однако Строд хотел поскорее их закопать, так как соседство с ними «глубоко отражалась на психике красноармейцев». Дмитриев не внял его аргументам, тогда Строд велел заколотить двери амбара и выставил возле них часового.

«Развели большой костер, – пишет он. – Когда земля оттаяла, начали рыть братскую могилу. К обеду следующего дня она была готова. Накануне всех убитых перенесли в два-три дома, обмыли, надели чистое белье».

О гробах Строд умолчал, значит их не было, зато упомянул о более важных по тогдашним понятиям вещах: «На могиле водрузили большую пятиконечную звезду, сделанную по собственному почину местным жителем. Дрогнул морозный воздух от трех винтовочных залпов, а над сомкнутыми рядами бойцов неслось: “Вы жертвою пали в борьбе роковой…”».

Затем, как обычно, на передний план выходит неравнодушная к человеческим страстям природа: «Где-то в ущельях скалистых берегов Алдана завывал ветер. Тайга глухо шумела, как бы прощаясь с нашими погибшими товарищами».

Штабеля мерзлых мертвых тел – характерная примета этой войны, но еще не самая страшная. Мороз легко позволял составить из трупов «живые картины» со смыслом. Прежде чем тело застынет до твердости камня, ему можно придать любую позу, и оно сохранит ее до весны – можно, например, расстрелять человека, а затем усадить его с протянутой для рукопожатия ладонью у ворот амбара, где заперты еще живые арестанты, и заставлять их здороваться за руку с мертвецом. Тот как бы приветствовал товарищей у других, незримых врат, за которыми он теперь находится и куда они скоро попадут вслед за ним. До этого в Татте додумались повстанцы из армии Коробейникова, но что-нибудь в том же духе могли сделать и их противники.

Амга-слобода, ближайшее к Якутску крупное село, лежит на равнине, окаймленной горными кряжами. Когда в декабре 1881 года к ней подъезжал молодой Владимир Короленко, сосланный сюда за отказ принести Александру III присягу на верноподданство, первое, что он увидел, было множество высоких, как бывает в мороз, столбов белого дыма, выглядевших так, словно там стоял «дымный лес». В темноте улица Амги показалась ему необычайно оживленной, хотя на ней не было ни души. Иллюзия бурной уличной жизни создавалась горящими в юртах камельками, отсветами их пламени, переливающимися в толще вставленных в рамы вместо стекол обточенных льдин (зимой стекла от намерзающего куржака плохо пропускают дневной свет), и «клубами дыма, который вырывался из юрт, боролся с морозом и, треща, подымался высоко к небу».

Здесь Короленко прожил три года и написал принесший ему славу рассказ «Сон Макара». Амга выведена в нем как «слободка Чалган», а главный герой – типичный амгинский крестьянин, ругавший аборигенов «погаными якутами», хотя почти ничем от них не отличался: «По-русски он говорил мало и довольно плохо, одевался в звериные шкуры, носил на ногах торбаса, питался в обычное время одною лепешкой с настоем кирпичного чая, а в праздники и в других экстренных случаях съедал топленого масла именно столько, сколько стояло перед ним на столе. Он ездил очень искусно верхом на быках, а в случае болезни призывал шамана, который, беснуясь, со скрежетом кидался на него, стараясь испугать и выгнать из Макара засевшую хворь».

Однако даже эти «объякутившиеся» русские крестьяне, в которых областники хотели видеть представителей зарождающейся сибирской нации, для многих якутов были опасными чужаками. В отличие от более дипломатичных интеллигентов, простые повстанцы прямо заявляли, что нужно выселить из Якутии всех русских. Неудивительно, что земляки короленковского Макара видели в красных своих защитников.

Пагынай, как они сами себя называли (искаженное пашенные), были лояльны советской власти, но Байкалов, разговаривая по прямому проводу с Иркутском, сказал Чайковскому, что, если Пепеляев поведет наступление через Амгу и отстоять ее не удастся, со слободой, чтобы она не стала базой для белых, необходимо сделать то, что Карпель не сделал с Нельканом, – сжечь.

Байкалов сравнивал Пепеляева с Ганнибалом, а в беседе с одним из заместителей многозначительно упомянул консула Квинта Фабия по прозвищу Кунктатор, то есть «медлительный»: подразумевалось, что для борьбы с белыми он избрал ту же тактику, которую римский полководец с успехом использовал против карфагенян. Сейчас, говоря о сожжении воспетой Короленко слободы, Байкалов сослался на «опыт начала 17 столетия». Что тут подразумевалось, непонятно – то ли Смутное время, то ли якутские восстания XVII века, то ли телеграфист на слух перепутал цифры, и начитанный в военной истории Байкалов имел в виду начало XVIII века, когда русские, отступая перед армией Карла XII в Белоруссии, применяли скифскую тактику выжженной земли. У Строда подобных идей никогда не возникало.

Двести верст от Усть-Миля до Амги ударная группа Рейнгардта прошла за пять дней, делая по сорок верст в сутки при сорокапятиградусном морозе.

«Мороз застучал в штаны, – рассказывает участник перехода, проделанного примерно там же и тогда же, но красными, – пришлось разрезать одно одеяло. Куски меха засовывали в ширинки». Наверняка этот прием был в ходу и у пепеляевцев. Обморожение половых органов – одна из самых распространенных у обеих сторон травм.

У Рейнгардта был один батальон, батарея Катаева без орудий, конный дивизион Цевловского без лошадей и отряд якутов – всего до четырехсот человек. В Амге находилось полтораста красноармейцев, зато с шестью тяжелыми и тремя легкими пулеметами, не считая автоматов Шоша. У защитников слободы имелось и еще одно важное преимущество: Амга лежала на возвышенности, подступы к ней были открыты и хорошо простреливались.

Поскольку единственная ее улица растянулась на две версты, незадолго до того, как Строд ушел отсюда в Петропавловское, они с начальником амгинского гарнизона Суторихиным решили сосредоточить все силы там, где находились больница, продовольственные склады, церковь и кладбище. Предполагалось создать здесь узел обороны с укреплениями из каменных надгробных плит, но без Строда этот план не был выполнен.

Вечером 1 февраля Рейнгардт остановился в лесу, не доходя пару верст до Амги, дал людям отдых и начал атаку в три часа ночи, чтобы захватить противника врасплох. Приказано было взять слободу «без выстрела». Сам он остался на месте с адъютантами, двумя вестовыми и Грачевым, который после победы должен был организовать местное самоуправление. Главный политработник Соболев задержался в Усть-Миле. Он имел «тонкий стан», как в посвященном ему стихотворении писал Пепеляев, и непоколебимое сознание собственной значимости, поэтому передвигался исключительно в санях или в нартах.