Олег Широкий - Полет на спине дракона

— Уже втянули — назад не воротишь, — взорвался Делай, — не надо было этих беглецов-меркитов привечать. Кто же знал, что Чингис не прощает тех, кто пригрел его врагов. — Пленнику хотелось крикнуть что-то обидное, чёрное марево слепило глаза — пусть убьют. Только боязнь за судьбу своих людей удерживала его от открытых оскорблений.

— Выпей кумыса, успокойся, — предложил ему Джучи.

— Погоди-погоди, пусть перебесится, — остановил хана Маркуз, — видишь, он готов заглотить всех живьём. Только нас ли надо глотать?

Последнее замечание слегка отрезвило несостоявшегося героя. Ведь ясно, что создан он из горючего материала, из такого, что не только вспыхивает, но и сгорает быстро.

— Так чего вам от меня надо? — ещё дрожащим от возбуждения голосом поинтересовался Делай. — Почему не убили сразу... как меркитов?

— Вот, — поднял Джучи палец, жирный от баранины, — давно бы так. — Он сказал это таким тоном, будто от пленника чего-то ожидали, а он всё упрямился. Этим нехитрым уловкам Бату учили в «яме», а теперь он увидел их в действии. — Ты бы поел, поел, а? Твоих нукеров тоже не обидят.

Делай — как одичавший пёс исхудавшую морду — протянул руку к аппетитным кускам баранины... вот-вот отдёрнет, огрызнётся.

Маркуз дождался, пока он отправит в рот кусок, пока прожуёт. «Ну-ну, успокаивается, больше в лес не убежит», — с интересом наблюдал за происходящим Бату. Его воспитатель медленно, выделяя каждое слово, заговорил. Так говорят с детьми, так он говорил и с ним когда-то. Правда, Делай уже взрослый, в него не новое вставлять, а приходится стирать старое. Предательство — всегда большое потрясение. Этому человеку повезло — не каждому так везёт — в самый трудный миг ему помогут.

— Всмотрись в себя, мальчик. Чего ты хочешь? Зачем рвался сюда, глотая бодрящий ветер? Ты хотел защитить волю, не так ли? — И вдруг глаза Маркуза изменились, как бы почернели, как бы прыгнули из глазниц, будто две маленькие настырные рыси.

— Я хочу, я хочу, чтобы обо мне слагали легенды вольные племена. Хочу сделать так, чтобы храбрые и умные были богатыми, а глупые и ленивые — бедными. Чтобы тех, кто лучше остальных, не отправляли в рабство за строптивость.

— Ты хочешь быть на месте хана Инассу? Для этого нужна его дочь? — продолжал этот странный допрос Маркуз. Теперь его глаза стали обычными.

Зато пленник отвечал легко, без стеснения. Маленькие рыси перегрызли глотку его настороженности и гордыни.

— А как же иначе? — со смешным недоумением по поводу «глупого вопроса» удивился Делай. — Если ты не ханский родич — так и умрёшь в нукерах. Когда шёл сюда с такими же, как я отчаянными, то думал: или привезу ханского сына поперёк седла... или, уж не знаю, как жить дальше. Я не могу! — вдруг закричал он, будто в полусне. — Я устал от этих кругов! Зимовка, низины, джейляу, потом снова — зимовка, низины, джейляу. Ничего не меняется... Я и ханом не хочу быть — я хочу, чтобы что-то менялось.

— Какой ты смешной, Делай, — улыбнулся Джучи, — так бы тебе и отдал Инассу свою дочь. Нужны ему подвиги твои, как овце потник. Стада множить — вот его подвиги. Он тоже хочет, чтобы что-то менялось, да? Бедняга. Жил не тужил, а вдруг меркитов злые духи принесли. Вот он и позволил тебе молодцов бесшабашных набрать, чтоб не нарушить долг гостеприимства. Получите, мол, подмогу... Только если беда в степи, знаешь что бывает? Из бесшабашных голодранцев — ханы получаются. Мы такое уже пережили, когда-то...

— Подожди, хан, не о том, — мягко перебил его Маркуз, — я хочу, чтобы этот мальчик понял. То, что называется «вольные племена», на самом деле — неволя. Если он такой, как есть, — ему нужно бороться за «неволю».

— Это как так, «неволя — воля»? — совсем обалдел пленник. С силой его «воли» уже что-то непоправимое сотворили, теперь и с разумом творят. «Колдуны, — металось где то на дне, не в силах всплыть, — они тут все колдуны».

— Меркиты вас чем пугают? Вот были когда-то «вольные племена», а теперь злой Чингис всем в окровавленные рты свои удила засунул, а самые свободолюбивые — меркиты то есть — бежали на реку Иргиз, а потом к вам, кыпчакам. «Не поможете нам, — говорили, — скоро и вас к седлу приторочит. А строптивых — истребит». Говорили такое, Делай?

— Говорили, а что? Разве не истребили? Я сам видел.

— Маленький куст вольно стоит, да корнями к земле прирос, — вздохнул Маркуз, — табун лошадей за вожаком бежит, но земля под копытами разная всякий день. Хочешь быть вольным кустом на родной земле — затопчет тебя табун. Не лучше ли вовремя обернуться жеребцом? И тогда чем быстрее скакать умеешь, тем дальше будешь... от хвоста табуна.

— Разговоры про волю для тех, кто её имеет, для беков с ханами, — подхватил Джучи. — Посмотрите, мол, надо мною никто не стоит, куда хочу, туда и кочую. Они толкают вас, глупых, ложиться поломанными кустами на пути табуна. А в одиночку кочевать — пропадёте, да и зачем оно, одиночество? Это судьба отшельника — не багатура.

Делай напряжённо внимал. Так складно с ним ещё никто не разговаривал. И ведь верно, всё верно... Только чего им всем от него надо?

— Запомни, Делай, если желаешь великого будущего себе, — уводил его хан в неизвестное, непривычное, — разговорами о «воле» тебя к чужому столбу привязывают. Чем короче верёвка, тем больше о ней, о воле, разговоров. Не бывает воли — бывает длина верёвки. Мы, монголы, взяли многих в свою рукавицу, это так. Мы караем за непослушание, как карает лавина одинокие снежные комья. Просто заставляя их двигаться вместе с собой. Но посмотри на судьбу покорённых: они повидали мир от далёких рисовых полей до абрикосовых рощ Хорезма. Были пастухами — стали важными беками, купцами, тысячниками, табибами.

«Тысячниками, — усмехнулся он сам себе, — а большинство стоят, где велено, ни шагу без пристальных глаз».

Пленный юноша напряжённо внимал, он уже был их, с потрохами. Кто бы сомневался? «Эх, заманили дурака», — вздохнул хан. Джучи, конечно же, больше рассказывал не о том, как есть сейчас — впрочем, бывали за эти годы и такие с людьми превращения, — он говорил о том, что ещё сделать предстояло. А для этого надо было всего ничего — свергнуть власть Темуджина. Лгал он тому парню, нет ли? Ему хотелось думать, что нет.

После долгого утомительного прикармливания задорного кыпчакского волчонка отпустили свободно гулять по куреню. Куда он денется под присмотром сотен глаз? Следом за ним из юрты выполз Маркуз — отсыпаться. Отец и сын снова остались наедине.

— Сегодня ночью волчонок будет думать. Завтра — робко шептаться со своими. Мы подождём. В таких делах спешка пагубна. — Джучи был доволен и собой, и Маркузом. С Бату же пришлось, наконец, объясниться. — Кыпчаки опасны только весной, они воюют, когда зеленеют степи. — Джучи сегодня сиял довольством и бодростью. — Эх, сынок, скажешь, что опять плету сартаульскую вязь, но здесь такие тюльпаны — ты немного опоздал, не застал. Они тут красные, как будто впитали в себя цвет тех вечных потасовок, которые расцветают вместе с ними. Ты видел одну из последних сегодня, да. Скоро кыпчакам будет не до того, а я так боялся, что ни одного кречета поймать не успеем. А погляди, какого поймали, залюбуешься. Эх, сынок, дай помечтать о тюльпанах — отдохнуть. Расскажу и остальное. Не выпить ли нам? Раз уж мы воюем против Темуджина, давай-ка воевать и с его любимой трезвостью.