Джорджетт Хейер - Вильгельм Завоеватель

Он вздрогнул и отступил назад, закрыв лицо руками. Лязгнул чей-то меч. Эдгар закричал:

— Подлог! Подлог! Выходите на бой, нормандские собаки!

Гарольд быстро взял себя в руки и крепко сжал кисть Эдгара:

— Назад! Клятва произнесена.

Он снова повернулся к Вильгельму.

— Что ещё осталось сделать? — резко спросил он.

— Ничего, — ответил герцог. — Вы поклялись на святых мощах. Всё сделано.

Некоторое время они смотрели друг на друга через разделяющее их пространство, потом ярл развернулся на каблуках и быстро вышел.

Снова в зале лязгнул металл. Мортен отскочил и, обернувшись, увидел, как Рауль резким движением засунул свой меч обратно в ножны.

— Ради Бога, дайте мне выйти! — сказал Рауль. Его голос дрожал как будто от ярости. — С меня довольно!

Он, растолкав ошеломлённых баронов, быстро пошёл к выходу и по узкой лестнице вышел из зала.

Грантмеснил пожал плечами и прошептал Мортену на ухо:

— Страж заходит слишком далеко. Простит ли ему герцог такое грубое поведение?

Герцог сделал вид, будто и не заметил того, что Рауль ушёл. Передав свой меч канцлеру, он распустил свою свиту и сам вышел из зала в сопровождении своих братьев и Фиц-Осберна.

Наверху в узком коридоре Рауль столкнулся с Эдгаром. Оба резко остановились, и некоторое время ни один из них не решался заговорить. Эдгар скрестил руки на груди, его глаза всё ещё горели ненавистью, свирепым голосом он проговорил:

— Вот каков твой герцог! Вот каков этот нормандский волк! Хитрый, лицемерный обманщик!

Рауль крепко сжал губы, его брови сошлись на переносице, однако он не сказал ни слова.

— Какая уловка, чтобы обмануть ярла Гарольда! И вы знали! Да, вы все знали и молчали, наблюдая, как осуществляется эта дьявольская выдумка!

— Хватит! Я ведь не обвиняю твоего господина, который приносил клятву, уже задумав совершить клятвопреступление, так что и ты не трогай моего!

Эдгар быстро сказал:

— Что ты имеешь в виду? Кто сказал, что Гарольд задумал совершить клятвопреступление?

— Почему же тогда он в испуге отшатнулся от этой раки? — резко спросил Рауль. — Успокойся. Я нем как могила! Но на ком лежит больший грех: на моём господине, который задумал этот обман, или на твоём, который, произнося священную клятву, уже думал, как бы её нарушить с меньшими для себя потерями? Давай не будем больше об этом, умоляю тебя! Наши слова ни к чему не приведут, мы только будем ссориться.

Он бы прошёл дальше, если бы Эдгар не задержал его:

— Ты поддерживаешь герцога Вильгельма? Лично ты?

— Да, и буду служить ему до смерти! — страстно произнёс Рауль. — А теперь пусти меня!

Ярость немного поутихла в Эдгаре.

— Нет, это не так. Я вижу тебя насквозь, друг мой. Ах, Рауль, какой печальный конец всем нашим надеждам, какой конец нашей дружбы, это событие разлучает нас с тобой! — он протянул было руку, чтобы положить её на плечо Рауля, но снова опустил её. — Между нами обнажённый меч. Я рад, что мы вместе сражались в Бретани.

Он опустил глаза и уставился в пол, но через минуту снова поднял голову и сказал:

— Мы оба не свободны, но всё-таки, когда я думаю о прошлом, о дружбе и тех недолгих минутах счастья, что были в моей жизни, — внутренний голос кричит мне, не обращая внимания на узы долга и верности: «О мой Боже, лучше бы у меня не было господина!»

— Господи, и в моей душе то же самое, — на искажённом душевной болью лице Рауля появилась улыбка. Он протянул другу руку. — Над обнажённым мечом... — сказал он.

Эдгар сжал его руку и не сразу отпустил её. Казалось, ему трудно говорить. Но наконец он нашёл в себе силы и сказал:

— Я знаю, ты бы хотел отправиться в Англию вместе с нами. Не делай этого, Рауль. Я думал, что буду освещать твой путь к брачному ложу, но то, что сегодня произошло, положило конец этой мечте, так же как и другим нашим заветным желаниям.

— Я понимаю, — ответил Рауль. — Но позволь мне хотя бы хранить надежду, Эдгар... — его голос оборвался, и он ещё сильнее сжал руку Эдгара. — Я не могу сказать это. Я ещё увижу её? Когда вы отправляетесь? Как можно скорее? — он горестно улыбнулся. — Очень жаль, странно будет жить в Руане без тебя.

Они уехали из Байо на следующее утро. Ярл Гарольд ехал рядом с герцогом так же, как и раньше. Ни один из них не говорил о клятве, но, когда они вернулись в Руан, снова заговорили о помолвке Гарольда. Его торжественно обручили с леди Аделиной. Она доставала ему только до локтя, и душа её разрывалась между гордостью за своего будущего мужа и всё возрастающим страхом перед ним. Он умел обращаться с детьми и, подняв её на руки, поцеловал в щёку. Память о его улыбке она пронесла через всю свою короткую жизнь.

Больше в Руане было нечего делать. На следующий день после своей помолвки граф Гарольд направился к морю, его сопровождал и Рауль де Харкорт. Он ехал подле носилок Элфриды.

Они уже попрощались. Она, как маленький усталый ребёнок, рыдала у него на груди, а он утешал её, гладил по голове и говорил что-то о смелости и надежде.

— Я приеду за тобой, — обещал он. — Будь уверена в этом, так же как в том, что Бог существует и правит миром. — Он ещё крепче прижал её к себе. — Жди меня! Верь мне! Пройдёт совсем немного времени. Кем бы я ни предстал перед тобой, помни, что я люблю тебя и жизнь отдам ради того, чтобы уберечь тебя от несчастий! Всегда помни об этом, о моя любовь!

Она пообещала ему ждать его, с изумлением глядя ему в лицо, стараясь понять, что он имеет в виду.

Он сказал:

— Я ничего больше не могу сказать тебе. Впереди у нас много боли и страданий, много горьких разочарований, но помни, что, так же как Эдгар, я не свободен от обязательств, и эти узы я не могу порвать.

— Мне страшно! Мне страшно! — сказала она. — Какое горе может быть больше, чем наше расставание? Какая боль? Рауль, Рауль!

— Дай Бог, никакое! — ответил он. — Но знай, если мне придётся мечом прокладывать дорогу к тебе, клянусь, я сделаю это!

После отъезда Гарольда прошло совсем немного времени, а в Нормандию прибыл ещё один гость из Англии. Им оказался Тостиг, великий ярл Нортумбрийский, он приехал с женой и детьми. Угрюмый и мрачный, он рассказывал о том, как предательски с ним обошлись, как не по-братски к нему отнеслись. В его рассказе трудно было что-нибудь понять, однако один факт вырисовывался со всей очевидностью: правление ярла Тостига в Нортумбрии отличалось такой жестокостью, что все его подданные поднялись против него, как один человек, и объявили Моркера, сына Альфгара, своим господином. Их поддержал Гарольд. С этого момента речь Тостига становилась совсем бессвязной.