Борис Финкельштейн - Гарольд Храбрый

— Именно так! — кивнула Айя. Затем, поджав губки, с забавной серьёзностью произнесла:

— И всё же, друг мой, должна повторить, что ты чересчур строг к своим собратьям. У всех народов есть недостатки. К примеру, франки — чванливы, ромеи — изнеженны, норманны — жестоки. Разве не так? Разве я не права?

— Правы, правы, моя принцесса, — рассмеялся Соломон. — Вы настолько умны, что с вами невозможно спорить. Я уже не понимаю, кто из нас двоих еврей — я или вы?

— Какая разница, мой Соломон, — подражая отцу, отчеканила девочка. — Мы достойные люди. И это главное!

Соломон, открыв рот, на некоторое время потерял дар речи. Его восхищению не было предела. Девочка же задумалась о чём-то своём. Вдруг она вскинула на еврея свои ясные глаза и негромко спросила:

— Скажи, Соломон, ты скучаешь по Гардарике?

— Конечно, скучаю, — грустно ответил тот. — Ведь там прошла моя юность... Там я встретил первую любовь... Там оставил родителей и могилы предков...

— А почему ты покинул эту страну? Разве тебе там было плохо?

— Нам, евреям, везде плохо, моя принцесса, — помолчав, ответил Соломон. — Нас нигде не любят и обвиняют во всех смертных грехах... Каковы бы ни были причины этой ненависти, она вынуждает нас переезжать с места на место. Каждый раз мы надеемся обрести покой и не находим его. Порой мне кажется, что если даже Бог смилостивится над сынами Израиля и позволит вернуться на родину предков, то и там мы будем чувствовать себя гостями... на чужом пиру...

Соломон замолчал, задумчиво разглядывая столешницу. Айя бросила на него сочувственный взгляд и неожиданно для самой себя зевнула. Она устала от тревог и серьёзных разговоров. Ей захотелось пошалить. Тряхнув головкой, она вскочила на ноги, схватила еврея за руку и потащила к двери.

— Соломончик, пойдём дразнить Рагнара, — со смехом пропищала она.

Лекарь попытался мягко освободиться из цепких рук девочки, но она, состроив умильную рожицу, стала его уговаривать:

— Соломончик, миленький, ну, пожалуйста. Я тебя очень прошу!

Еврей бросил озабоченный взгляд на разложенные на столе пергаменты, вздохнул и с преувеличенно покорным видом поплёлся за Айей. Они прошествовали мимо безмолвного часового, которому принцесса на прощание показала розовый язычок, и скрылись за поворотом коридора.

— Пусть войдёт! — донеслось сквозь неплотно прикрытую дверь до посланца герцога, невысокого худощавого монаха. Рагнар отворил перед ним дверь, и норманн церемонно вступил в зал. Приблизившись к трону, он поклонился и протянул пергаментный свиток, скреплённый печатью герцога Норманнского. Рагнар, не отступавший от монаха ни на шаг, выхватил свиток у него из рук и передал королю. Тот, не вскрывая, препроводил пергамент графу Гюрту, а сам задумчиво взглянул на посла.

Внешность монаха была весьма заурядной. Однако, несмотря на свой простоватый вид, он был умён и хитёр. Именно поэтому выбор герцога пал на него. Отец Мэйгрот должен был призвать Гарольда к выполнению обета в присутствии его вассалов, хорошенько припугнуть суеверных саксов, но не раскрывать при этом планов герцога. Осторожный Вильгельм хотел до поры до времени сохранить в тайне подготовку к вторжению.

Норманн мог позволить себе многое, ибо духовное звание гарантировало его неприкосновенность. Ранее он полагал, что легко справится с щекотливым поручением. Однако теперь, стоя перед Гарольдом, которого прежде видел лишь мельком и заочно презирал, он испытал необъяснимый трепет, настолько величественен и благороден был этот скромно одетый король. Но пора было приступать к выполнению возложенной на него миссии.

— Гарольд, сын Годвина! — хрипловатым голосом начал монах. — Вильгельм, герцог норманнов, приветствует тебя! Он надеется, что ты пребываешь в полном здравии и благополучии...

Король молчал. Его проницательные глаза словно пронзали посла насквозь, проникая в самые сокровенные уголки души. Взгляд мешал монаху, сбивал и раздражал его. Усилием воли норманн заставил себя продолжить речь.

— Граф Гарольд...

— Ты говоришь с королём, презренный! — перебил его граф Леофвайн.

Посол криво усмехнулся и вновь обратился к Гарольду:

— Мой сюзерен поручил мне узнать, передашь ли ты ему корону и в силе ли помолвка, заключённая между тобой и его дочерью?

— Я женат, святой отец, — невозмутимо ответил Гарольд. — Высший Совет предписал мне жениться на англичанке. Я так и поступил... А что касается короны, то английский народ возложил её на мою голову...

— Но ведь ты присягал герцогу на Святых Мощах! И обещал возвести его на трон! — запальчиво вскричал монах.

— А твой герцог клялся в верности Генриху Французскому! — вмешался в разговор граф Гюрт. — И пошёл войной на своего сюзерена!

Норманн помолчал несколько мгновений, затем поднял указательный перст и запричитал:

— Покайся, Гарольд! Покайся, клятвопреступник! Пока не поздно! Пока гнев Божий не опалил тебя и твой народ! Покайся и верни корону достойному!

Услышав столь дерзостные слова, таны в первый момент остолбенели. Придя в себя, они схватились за мечи.

— Как посмел ты, презренный норманн, столь нагло говорить с королём!! — раздались крики.

Гарольд жестом утихомирил приближённых и с прежним невозмутимым видом обратился к послу:

— Ты прекрасно знаешь, что эта клятва была вырвана у меня принуждением и обманом. Стало быть, она не имеет силы. А что до короны, то я уже сказал тебе, что английский народ выбрал меня, а не герцога!

— Одумайся, Гарольд! — вновь загремел под сводами голос отца Мэйгрота. — Возврати корону законному владельцу! Ты будешь первым после герцога! Получишь в жёны его дочь!

Гарольд нахмурился и гневно взглянул на монаха. Отец Мэйгрот напрягся, но, не выдержав, опустил глаза и суеверно схватился за нагрудный крест.

Наступила неловкая пауза. Король усмехнулся своим мыслям и прервал её.

— Значит, стоит мне только согласиться на условия герцога, отречься в его пользу, и между нами восстановятся мир и согласие? — уточнил он.

— Именно так! — обрадованно подтвердил монах.

— Ия буду вторым лицом в королевстве?

— Вне всяких сомнений!

— И могу породниться с герцогом, став его зятем?

— Конечно!

Гарольд откинулся на спинку кресла и насмешливо спросил:

— Так вот почему герцог решил строить флот! Он готовит свадебный кортеж?

— Нет, милорд, не поэтому, — сконфуженно ответил норманн.

— Государь, а не милорд! — поправил его граф Гюрт. — Не путай титулы, ничтожный!

Монах сделал вид, что не расслышал реплику, и закончил свою мысль:

— Корабли нужны нам для борьбы с морскими разбойниками!