Владимир Афиногенов - Витязь. Владимир Храбрый

Думаю, что Вельяминовы себя еще покажут, так что вы с братом Дмитрием глядите в оба…

Разговор с матерью кое-что Владимиру прояснил, но опять-таки оставил больше вопросов, нежели дал ответов. Ведь и Дмитрию должна быть известна строптивость Вельяминовых, ан нет, после смерти отца вернул дядьку своего из рязанской ссылки и вновь назначил тысяцким. В этом, скорее всего, чувствовалась рука митрополита Алексия, вероятно, это он посоветовал сделать так во избежание дальнейших раздоров… К замирению настраивает умный митрополит Дмитрия, и князь, кажется, внемлет старцу весьма охотно.

«Матушка права, говоря о разнице, когда хотят быть роднёй, а когда р о в н ё й… Асам-то ты разве раньше не задумывался над этим?..» - Владимир скосил глаза на Микулу Вельяминова, скакавшего рядом. Оба они сейчас возглавляли конный разъезд, посланный Андреем Свиблом и тысяцким, отцом Микулы, чтобы сопровождать игумена Троицкой обители Сергия.

- За сохранность его жизни ответишь своей головой. Я не посмотрю, что ты мой сын, - наказывал Василий Васильевич Микуле.

- Гляди за Преподобным, сынок, как глядел бы за своей матерью, - говорил боярин Свибл князю Владимиру.

С какого-то момента, - а если подумать, то со времени пожара, - к брату, который и не намного старше его, Владимир стал обращаться только по имени и отчеству. Такое обращение приемлемо на княжем совете, где заседают уважаемые бояре, но называть по имени и отчеству в домашней обстановке!.. А сие было оттого, наверное, что великий князь после страшного пожара как-то сразу повзрослел; жуткое пепелище и горе людей взывали к его сердцу: он - великий князь, отвечает за всех и каждого…

«Горе погорельцев близко и мне, при виде их, а особенно детей, терзалась и моя душа… Вестимо, Дмитрий Иванович - великий князь, но и я ведь не маленький человек в княжестве… Дмитрию повезло, что он оказался не младшим, как я, а средним внуком Ивана Даниловича, тогда как все сыновья Симеона Гордого умерли… Мог бы и я при определенных обстоятельствах (случись снова мор, другие несчастья) стать великим московским князем?.. Вестимо, мог. О чем это я думаю?! - встрепенулся Владимир. - Господи, прости и помилуй! И помни - быть роднёй, а не ровнёй… Ибо этим станет измеряться твоя преданность прежде всего государству…»

Отъехал из Москвы с конным разъездом поутру. По повелению митрополита Алексия провожали Сергия Радонежского под звон церковных колоколов…

Стояла глубокая осень. Оставалась неделя до Покрова, но о том, чтобы побелить к этому времени землю, небо и не помышляло. В ранние часы, проезжая густым лесом, было слышно, как шелестят еще не опавшей листвой дубы. Значит, до снега еще далеко.

На княжем совете с благословения Алексия было решено женить Дмитрия на дочери суздальского князя Дмитрия Константиновича для укрепления великокняжеской власти и дабы тесть уже более никогда не зарился на неё… Строптивый Дмитрий Константинович - Фома (так звали его вторым именем) опять, по слухам, несколько месяцев назад сносился с золотоордынским ханом, чтобы заполучить ярлык на великое княжение. Но не отдать в жены Дмитрию свою младшую дочь Евдокию не посмеет, а там, после свадьбы, его подчиненность Москве станет очевидной. Тем более что сейчас он просит о помощи.

С Владимиром охранять Сергия должно было бы ехать, конечно, старшему сыну тысяцкого Ивану, а не среднему Микуле. Но у бояр в этом деле был свой умысел.

У Дмитрия-Фомы росла еще и старшая дочь, Мария. А по давнему обычаю нельзя отдавать замуж наперед младшую, а затем старшую. Иван Вельяминов уже женат, следующий на очереди Микула, которому и нужно увидать Марию. Так что Сергий ехал просить для Москвы руки сразу двух дочерей у суздальского князя. Но главная причина, по которой тронулся из своей подмосковской обители в дальние края игумен, состояла в том, чтобы развязать узел образовавшейся суздальско-нижегородской замятии, приключившейся теперь уже между самими Константиновичами.

Умер старший из братьев, миротворец князь Андрей Константинович, увещеватель Дмитрия-Фомы, когда тот точил зубы на чужое. И вдруг свой норов показал младший Борис…

Князь Дмитрий после смерти Андрея собирался было занять переходящий к нему по праву родительский стол в Нижнем.

Но когда прибыл туда, то увидел, что младший брат уже завладел Нижним: успел окопать город новым валом и вовсю возил камень для крепостных стен. Сам по натуре вор, Дмитрий-Фома знал, что по-доброму Борис награбленное не вернет. Вот тогда-то суздальский князь и обратился к Москве за помощью…

Митрополит Алексий снарядил в Нижний посольство, состоящее из двух сановитых церковных иерархов, чтобы они Божьим словом устыдили Бориса. Но тот был непреклонен.

Оставалась надежда на радонежского отшельника, слава о котором распространилась на всю Русь. Сергий согласился поехать в Нижний, но с одним условием: как только поезд выедет на Владимирскую дорогу, то он дальше пойдет пешком… Было велено Владимиру и Микуле сопровождать его потом сзади и незаметно.

Люди, выходя из придорожных селений, встречали отца Сергия как хорошего знакомого, больше того, как дорогого им человека, шли с ним рядом какое-то расстояние, приноравливаясь к его скорому шагу (игумен без труда преодолевал в день около пятидесяти верст), жаловались, засыпали вопросами, просили молиться о них…

Так же вели себя и жители Нижнего, увидев игумена Сергия. Зная о его намерениях, Борис вышел из княжеских хором, чтобы лично приветствовать знаменитого старца. Но в беседе с ним остался неумолим, да еще стал укорять: сколько Москва терпела от Дмитрия, посягавшего на великокняжеский стол? Он-де, князь-Борис, удивлен, что Москва помогает ему… Сергий говорил о Божьем всепрощении, но не подействовало это на разбойную душу младшего из Константиновичей.

Тогда Преподобный Сергий велел затворить все нижегородские храмы. Вот тут и проявилось всеобщее, всерусское признание его личности - великого монаха Сергия послушались и служить перестали.

Поутру Борис обнаружил, что не звонят церковные колокола. Вскоре выяснилось, почему?.. Вначале ярость охватила князя, а затем - растерянность… Ибо передали от верных людей, что Дмитрий-Фома, вернувшись, снарядил огромную рать, в помощь ему великий князь Дмитрий послал свой полк, и войско уже выступило на Нижний.

С малым числом бояр Борис поскакал навстречу, желая замириться. В селе Бережце, стоящем на левом берегу Оки, чуть выше устья Клязьмы, Борис и повинился перед братом. Дмитрий мог за разбой наказать Бориса, но не сделал этого: более того, оставил за ним его родной удел Городец…

Весть о замирении быстро дошла до всех удельных князей, и этот поступок нижегородца подал им хороший пример. Как сие нужно было всей Руси перед будущей Куликовской битвой!.. Нужно это было и для укрепления авторитета игумена Сергия, сыгравшего, как потом мы увидим, великую роль в битве с ордынцами Мамая…