Владимир Афиногенов - Витязь. Владимир Храбрый

- Не приставай к нему. Его сегодня с утра какой-то комар сильно укусил, - похлопал по спине Шкворня Карп. - Иди в землянку, там яиц Алена оставила.

После работы сели отдыхать.

- Что это с тобой? - спросил Стыря Карп.

Нехотя Стырь стал рассказывать о ночном происшествии. Но не заметил он, что за ближайшими кустами сидел Шкворень, оправлялся…

Услышав про Алену, он затаился. А потом со всех ног побежал к воеводе Корееву. «Вот, оказывается, что они за голуби… А туда же - жен отбивать!..»

Карпу воевода вручил грамоту и велел скакать в Москву к Дмитрию Ивановичу. В той грамоте рязанский князь писал, что приезжали-де из Орды послы и предлагали ему вступить в союз против Москвы. А когда поход будет - не сказывали.

«А чтоб прознать про это, да и про другие дела Мамаевы, - писал далее Олег Иванович, - посылаю я с дарами в Орду своего воеводу Епифана Кореева с людьми, а с ними еще вашего с князем Серпуховским дружинника Игнатия Стыря…»

«Вот так, милый соседушко, - рассуждал на досуге рязанский князь. - Знай, что не прост Олег Иванович. Да поразмысли теперь, почему я твоих лазутчиков не извел. Хотя Стыря за его прогулку в Мещеру наказать бы надобно. Кто знает, что он там успел высмотреть?! Ладно, в Орде всякое может случиться, но моей вины в том не будет».

С высоты Мау-кургана, у подножия которого стояли две слепоокие каменные бабы с обвислыми грудями, шаман Каракеш бросил взгляд на родной его сердцу Сарай. В степном колышущемся мареве город был похож на огромный зыбучий муравейник, открытый со всех сторон: без стен, крепостных башен и рвов. Жители знали, что никто из смертных на него напасть не посмеет.

Тонкие ноздри шамана то сужались, то расширялись, вдыхая запах степи, настоянный на полынных травах, кислом овечьем молоке и разопревшем конском и верблюжьем навозе. Это был родной запах, не то что запах сумрачных сырых дубрав и медвежьих берлог.

Что изменилось в Сарае за то время, пока Каракеш ватажил в Булатовой шайке?

Так же тянулись волы, впряженные в арбы с кувшинами речной воды - город не имел колодцев и запасов питьевой воды, в этом тоже проявлялась самонадеянность ханов в его неприкосновенности.

Сарай на пересечении караванных дорог, идущих через Итиль к Монголии и Китаю, Индии и Персии, к заповедным оазисам Синей Орды, к Крыму и Средиземноморью, жил беспечно и шумно. За это время в знак особого почтения к Ватикану и литовцам почти рядом с дворцом Мамая вырос римско-католический костел. Да на окраине Сарая, где жили рабы, в основном русины, заблестела медными простенькими куполами еще одна христианская церковь.

Если бы вдруг в один миг разъехались из этого муравейника все купцы и гости, Сарай бы сразу ополовинился… Но сейчас это был необозримый город, раскинувшийся на Итиле, город юрт и кибиток, кошмы и войлока, окруженный огромными стадами овец и табунами коней, город многоязыкий - своеобразный Вавилон. Он был до того велик, что с Мау-кургана юрты казались Каракешу тюбетейками, снятыми с голов кумысников и оставленными на рыжих холмах и зеленых долинах.

Шаман увидел, как со стороны другого кургана, взбивая клубы желтой пыли и позвякивая колокольцами, показался караван. На первом животном сидел толстый кизильбаши - купец в чалме, с густой порыжевшей от пыли и пота бородой, с закрытыми глазами, точно спал, совсем не тревожась за свой товар, покачивающийся в тюках по бокам двугорбых верблюдов.

Да, этого торговца никто не тронет. Каракеш усмехнулся: можно в Сарае прирезать кого-нибудь из русских князей или даже своих царевичей - чингизидов, но не смей и пальцем тронуть волос на голове купца - вольно шествует он из города в город, от селения к селению, разнося молву о том, что Орда - рай для торговцев.

Шаман хотел пристроиться к каравану и войти с ним в город, но, оглядев десятерых оставшихся в живых ватажников и утомленную долгим путем Акку, раздумал. Он ночью проберется к знакомому меняле-персу, что живет недалеко от главного базара, спрячет девушку на время, купит для неё восточные одежды и с серебряными и золотыми дарами и соболями, что лежат в повозках, будет добиваться через битакчи - начальника канцелярии Мамая - встречи с «царем правосудным». Ему, Каракешу, только бы переступить порог юрты с верхом из белого войлока! А там он найдет, что сказать и показать «царю правосудному»!.. Только будет плохо, если менялы-перса уже нет в живых.

- Эй, кизильбаши! - обратился к купцу Каракеш. - Не знаешь, живет ли у главного базара меняла-перс?

- Музаффар? - открыл глаза толстый кизильбаши. - Полгода назад, когда я приезжал со своим караваном, жил. Он в прошлый раз на шерсть, щетину и деготь выменял у меня имбирь, перец, гвоздику и изюм.

…Ночью шаман с ватажниками и тремя повозками, минуя широкие, освещенные кострами улицы, кривыми и темными закоулками добрался до каменного, обнесенного глиняным дувалом дома менялы-перса Музаффара и постучал в дверь. Ему открыл сам хозяин. Поднес факел к лицу шамана, узнал и осклабился: знакомы были давно.

- Что хочешь, Каракеш?

- Приют и покой молодой царице, а воинам ночлег и ужин.

Шаман подвел перса к одной из повозок и отдернул покрывало: из баксонов - кожаных переметных сум - в глаза меняле ударил блеск золота и серебра, заструились соболиные шкуры.

- О-о-о, Каракеш, тебе, я вижу, привалила удача!

- Да, - гордо кивнул шаман.

Зухра - жена Музаффара - не старая еще женщина, с тяжелыми золотыми серьгами в ушах, с бархатными глазами, широкобедрая, полногрудая, выкупала Акку, еще не совсем пришедшую в себя после того, что с ней произошло, уложила на постель и, дивясь необыкновенной красоте и белизне её тела, чмокала языком, поглядывая в сторону разомлевшего от жары и вина Каракеша, и неопределенно качала головой. Этот жест можно было истолковать по-разному: но ясным оставалось одно - Мазаффара жалела Акку. Правда, она знала, что девушки такой красоты никогда не бывают ясырками - пленными рабынями, обычно они становятся хатунями - законными женами какого-нибудь влиятельного хана. Но Зухра и представить себе не могла, что бывший шаман задумал подарить Акку самому «царю правосудному». Жена менялы знала, бывая на базарах Сарая, что Мамай свою первую жену - младшую сестру Бердибека - уморил в темнице, а с женой хана Буляка, несравненной Гу-лям-ханум, натешившись вдоволь еще при жизни её мужа, поступил, как и следовало поступить, когда стала вдовой, - отдал её вторично замуж за своего племянника Тулук-бека.

Мамай скучал, и красавица.Акку пришлась бы ему как нельзя кстати. Но Каракешу следовало еще пробраться в юрту к повелителю, найти и задарить битакчи.

Об этом и шел сейчас разговор за ужином. Зухра покосилась на мужа: видно, хорошо раскошелился Каракеш, потому что Музаффар был весел и словоохотлив. Значит, будут и у неё новые золотые серьги…