Галина Романова - Роман Галицкий. Русский король

Ещё подходя ко Вручему, Роман послал ко Всеволоду Большое Гнездо гонца. Тот уже знал о разорении Киева, учинённом Рюриком, и согласился с предложением Романа. И Всеволоду не был нужен Рюрик сильным князем - слишком беспокойный был у него нрав, слишком опасен он был для южной Руси. Роман тоже был силён, но против него не было у Всеволода повода воевать, ибо не приспела ещё пора столкнуться двум сильным князьям. Пока ещё были у них общие враги - Рюрик Ростиславич и Ольговичи. Вот потом, когда и те, и другие будут усмирены…

Роману было не до далёких планов Всеволода - на юге Руси текла своя жизнь. Север и юг уже становились чужими друг другу. Пока они ещё говорили на одном языке и имели один обычай, но уже тянулись в разные стороны и мечтали о независимости друг от друга. Немногие люди замечали первые трещинки, немного было различий, и никто ещё не мог сказать, во что это выльется сто, двести, тысячу лет спустя.

Не ведал о том и Роман. И потому спокойно принимал у себя под стенами Вручего послов от Всеволода - Михаила Борисовича и Родислава.

- Великое зло учинилось в Киеве, - кивал Михаил Борисович, - никогда ещё князья русские не водили поганых на мать городов русских. Но, мыслю я, что не один токмо Рюрик всему виной - Ольговичи тож руку приложили. Неймётся Всеволоду Чермному - мечтает, аки отец его, на золотой стол воссесть. А коли при том насолить можно Мономашичам - так это ещё лучше.

Роман слушал и сумрачно кивал головой. Недавно получил он последнее письмо от дочери Саломеи. Девушка то ли была запугана свекором, то ли по младости лет приняла его слова и речи за чистую монету и поверила, но только писала она, что Всеволод Святославич умён и добр, и о Руси радеет, и мир ему дороже всего, а Рюрику он не помогал - он лишь следил, чтобы половцы не слишком-то озорничали, и многих русских людей спас из плена половецкого, уведя к себе.

- Како помыслишь поступить с Рюриком, Романе? - нарушил его раздумья боярин.

- И мне много зла причинил вручский князь, - согласился тот. - Не желаю я с ним мира, но хощу примерно наказать за все его деяния.

- Худой мир лучше доброй ссоры, - наставительно заметил боярин Родислав. - Всеволод о мире печётся…

- А я не пекусь? - вспылил Роман. - А мне мир не дорог? Рюрик мне враг! И он будет наказан!

- Нет на то слова Всеволода Юрьича, ибо негоже князьям убивать друг друга!

Два взгляда скрестились, как два меча. Тёмные сверкающие глаза Романа встретились с тяжёлыми глазами Михаила Борисовича. Верного человека послал Всеволод подо Вручий, тот ничего не упустит. Желай Роман ссоры со Всеволодом, давно бы приказал схватить бояр да и прогнать взашей, но сейчас был вынужден терпеть их и соглашаться с ними.

- Добро, - кивнул он, усилием воли взяв себя в руки. - Но не слышали мы ещё слова самого Рюрика.

Вечером того же дня Роман собрал своих бояр и воевод. В двух словах рассказал им о беседе с владимирцами:

- Что будем делать, бояре?

Советники переглядывались. Многие понимали, что творится на душе у Романа. Особенно старые его бояре - Вячеслав Толстый, Иван Владиславич, Мирослав Рогволодович.

- Прав ты, княже, негоже Рюрику спускать учинённое им зло, - наконец, покашляв, изрёк воевода Вячеслав. - Тебя зовут соколом, и львом рыкающим величают гусляры в былинах. Ты во всём достойный потомок Владимира Мономаха. Твой дед Изяслав был старше Рюрикова отца Ростислава в племени Мстислава Владимировича Великого. Тебе и решать судьбу овручского князя. Но смирись и положись на волю Господа. Коли захочет Господь кары - сам предаст Рюрика в руки твои. А что до княжьей крови - то не Святополк ты Окаянный, чтобы убивать князя, и в том Всеволод Юрьич прав. Он сам, когда вершил суд над своими дядьями Ростиславичами, не убил их, как того требовала чернь, но лишь ослепил за всех их преступления. И твой час настанет.

- Все ли согласны с боярином Вячеславом? - Роман обвёл взглядом бояр.

Те закивали головами.

- Положись на судьбу, - добавил Мирослав. - Сужден был тебе Галич - вот и стал ты его князем. Коли суждено тебе покарать Рюрика - покараешь ты его. А лишнего греха на душу брать негоже.

Роман долго молчал, закрыв лицо рукой. Враг его был рядом - только руку протяни. Но, видно, правы бояре - не настал покамест его час.

- Что ж, так тому и быть, - молвил он, вставая со стольца. - Примирюсь с Рюриком.

А Рюрик тем .временем не находил себе места. Как волк, обложенный в засаде, метался он по своему терему, ругался на бояр, поколачивал холопов, однажды замахнулся на княгиню. Дочери Предславе кричал при всех, брызгая слюной:

- Романко твой всему виною! Видать, пока вовсе меня в могилу не сведёт, не успокоится зверь лютый!

- Да что ты, батюшка? - по старой памяти пробовала утешать его Предслава. - Да кто тебе смерти-то желает?

- Кто? Да все! И Романко твой первым!.. А ты цыц, ты первая его потатчица! Сколь он тебе лиха сотворил, а всё не успокоишься!.. Эх, дуры бабы! Вечно одно у них на уме…

Предслава уходила к себе и долго плакала. В глубине души она по-прежнему любила Романа, подолгу металась без сна на своём пустом одиноком ложе. Во сне часто приходили к ней дочери - Феодора и Саломея, приводили с собой отца. В такие ночи Предслава просыпалась вся в слезах.

Больше для виду упирался Рюрик. Не был он ни глуп, ни слишком себялюбив и понимал, что сила одолела силу. Просто не хотелось ему верить, что вот так и кончится его слава. Но терпеть осаду Вручий бы не смог. И вот однажды в начале березозола-месяца [66] Березозол - старинное название месяца марта. послал он в стан к Роману своих бояр, Славна Борисовича и Сдеслава Жирославича. Они и передали Роману и Всеволодовым боярам, что Рюрик согласен пойти на мировую.

Такого дела ради пригласил он бывшего своего зятя и его людей в свой терем. На поварне два дня пекли, жарили и варили, готовя почётный пир. Кормить собирались не только самих гостей, но и их дружину, а вручцам Рюрик выставлял из своих погребов несколько бочонков мёда.

Накануне пира все пошли в Рождественский собор, где стояли службу. Рюрик с семьёй с одной стороны, Роман и его бояре - с другой. Предслава держалась позади всех и с тревогой и ревностью смотрела на бывшего мужа. На висках его резче обозначилась седина, первые белые волосы замелькали в короткой курчавой бороде, но в движениях он был так же порывист, лик его так же был строг и красив, глаза горели так же ярко, голос был силён, плечи широки и стан прям. Боже мой! Как хотелось ей броситься к мужу, обнять его, зацеловать… Но в памяти всплывали не только жаркие ночи любви и ласка первых месяцев замужества - лицо разлучницы стояло перед глазами и своё насильное заключение в монастыре. Предательства княгиня волынская простить не могла.