Петро Панч - Клокотала Украина (с иллюстрациями)

Другой, молодой еще хлопец, с бельмом на глазу, виновато усмехался, чувствуя неловкость за своего приятеля. Третий молчал. Остальные гайдуки были из Крылова и мало знали Хмельницкого, они равнодушно выполняли свою службу.

Богдана Хмельницкого привезли в Крылов как раз в тот день, когда коронный хорунжий вернулся из Кодака, где он осматривал фортецию. Узнав, что Хмельницкий уже находится за решеткой, Конецпольский приказал ночью отрубить сотнику голову. Но тут явился полковник переяславский Кречовский, родовитый шляхтич, к которому коронный хорунжий испытывал расположение. Кречовский был взволнован.

— Это правда, вашмость, что Чигиринский сотник Хмельницкий взят под стражу? — едва поздоровавшись, сразу же спросил он.

— Пан полковник недоволен моим распоряжением?

— Во вред себе действуем, пане хорунжий коронный.

Конецпольский сразу же испугался своего приказа и уже другим тоном сказал:

— Решим, пане полковник, на совете, что с ним делать. А вы, кажется, приятели с сотником?

— Пан Хмельницкий даже кумом мне приходится, пане хорунжий коронный. Но дело совсем не в том...

— Как решат... — еще более примирительно сказал Конецпольский.

На совещание сошлась полковая старшина, но только поляки, если не считать Барабаша и Караимовича, которым покровительствовал сам король. Конецпольский после беседы с Кречовским чувствовал себя несколько растерянно и потому сказал:

— Решайте, вашмости, что делать с этим сотником Хмельницким! Покуда я приказал взять его под стражу, потому что ходят такие слухи...

— Все это Чаплинский измышляет! — сердито бросил Кречовский.

— Панове, — завопил Чаплинский, — ради бога...

— А вас не спрашивают! — рассердился Конецпольский и на Кречовского и на своего подстаросту, осмелившихся его прервать.

— Милостивый пане, — заюлил Чаплинский, — я только...

— Не засти, пане, сядь! — крикнул на него Кречовский. — Я, панове, одно знаю, что этот паршивец, — и он ткнул пальцем в Чаплинского, — ни за что ни про что нанес обиду пану Хмельницкому. Надо выпустить пана сотника и не дразнить ос!

— Но, — сказал комиссар Шемберг, — не мешает все же выдернуть у ос жало. Чересчур уж нянчимся с этими хамами.

— Надобно знать, пане Шемберг, кто хам, а кто бескорыстно нам служит!

— А кто поручится за этого сотника? Его судить надо, — прибавил Шемберг.

— Пан Хмельницкий сам просит разрешить судом его дело, а до суда я за сотника поручусь, — сказал Кречовский.

— Ладно, — согласился Конецпольский, — no caveant consules [ Да бодрствуют консулы (будьте на страже) (лат.) ], пане полковник!

— Всем нам надо быть на страже законов Речи Посполитой, тогда не будут случаться такие вещи.

Чаплинский сидел как на угольях и нервно кусал губы, а злобный взгляд его, казалось, хотел пронзить насквозь переяславского полковника.

Очутившись на воле, Богдан Хмельницкий не стал терять времени. Он понимал, что кум Кречовский вырвал его из лап шляхты только на несколько дней, а потому сразу же отправил детей к бабке в Переяслав, тайно послал гонцов к своим приятелям и родичам — пригласить их якобы на свои именины, которые и в самом деле приходились на тот день. А на кухне тем временем сушили сухари. Марко готовил пшено, сало, тарань, пиво, чтоб хватило человек на тридцать, и не меньше, чем на полгода. За это время сотник скрытно побывал и у переяславского полковника Кречовского.

— В трудное положение вы меня поставили, пане полковник, — сказал он после того, как они поговорили о погоде, о наступивших морозах.

— А что такое, пане сотник?

— Был бы я за решеткой, не стал бы дожидаться петли.

— Я взял вас, друг мой, на поруки до суда.

— Кто там станет затевать суд, чтоб Чаплинского вывести на чистую воду?

— Вот и гуляйте себе!

— Пока виселицу сколотят?

— Это сняло бы поруку, пане сотник, — сказал Кречовский и выразительно посмотрел в глаза Хмельницкому.

— И я так считаю, пане полковник! — Потом проникновенным тоном сказал: — О правде речь, друг мой! Не во мне теперь дело.

— И я так думаю, а правда не спрашивает ни веры ни роду. За нее и жизни не жаль. — Потом взглянул в окно и сказал: — Сегодня у нас вторник. Спадут ли морозы? Хочу в субботу утречком съездить в Черкассы дня на два, приятеля проведать.

Хмельницкий усмехнулся в усы и, вставая, сказал:

— Славно надумали, вашмость. Я тоже с вашего разрешения поеду в субботу к приятелям моим и вашим. — На слове «вашим» он сделал ударение. — И пан коронный хорунжий тоже куда-то уехал?

— Далеко, в самые Броды! А пан Потоцкий в Бар должен отбыть.

Они еще раз понимающе посмотрели друг другу в глаза и распрощались.

В субботу — это было шестого декабря — рано утром по сонным улицам Чигирина проскакала группа всадников, за которой следовало несколько саней; всадники повернули на юг и скрылись в морозном тумане. Потревоженные собаки потявкали и умолкли. В местечке снова воцарилась тишина. В тот же день из Чигирина выехал полковник переяславский Михайло Кречовский, взяв с собой харчей на добрых две недели. А еще несколько часов спустя в дом к полковнику Кречовскому прибыл слуга сотника Хмельницкого и привез записку. Дворецкий поскреб в затылке.

— Что бы вам на часок пораньше... Нету пана полковника. Верно, в Черкассах уже.

Но записку взял.

Не успел отъехать слуга Хмельницкого, как примчался с целым отрядом гайдуков подстароста Чаплинский. Он был взволнован, испуган и растерян. Узнав, что полковника Кречовского нет в Чигирине, Чаплинский со свистом выдохнул из себя воздух и бессильно опустил руки.

— А это что за молодчик тут был?

— От пана Хмельницкого цидулу привез.

Чаплинский подскочил как ошпаренный.

— Да ведь Хмельницкий сбежал!

— Почем я знаю!

— Где цидула?

— Но ведь она писана не вашей милости, пане Чаплинский!

— Давай скорее!

— Так вы хотите, чтоб я дал вам читать бумаги пана полковника?

— Возьмите его! — крикнул гайдукам Чаплинский. — Вырвите цидулу!

— Читайте! — сказал дворецкий, когда на него двинулись молодцы Чаплинского. — Только я вам не давал.

У него встопорщились усы и брови, и он так и стоял, внимательно вслушиваясь, пока Чаплинский читал вслух цидулу:

— «Вельможный наш пане полковник и приятель мой!

Желаю вам, пане полковник, доброго здоровья и всяких милостей от бога! Прослышали мы, что пан краковский, великий коронный гетман Николай Потоцкий издал приказ покарать меня без суда смертию. Я дал вам, вашмость, слово чести терпеливо дожидаться суда. На том была и ваша порука, а уж когда пан краковский грозит моей жизни, то ни вы, пане полковник, ни я не можем быть в ответе за данное слово, которое топчет пан гетман коронный. Вынужден искать, где бы мог жизнь свою спасти...»