Петро Панч - Клокотала Украина (с иллюстрациями)

— Пугу! пугу! С какого лугу?

— С Великого! Да то не Оридорога ли? Как будто похож.

— Где же ты меня видел?

— А на Сечи, когда ты из полона турецкого возвращался.

— Кажись, Кривонос? Ну да. Вот так гости! Оверко, отворяй!

— Прогонять, пане? — обрадовался Оверко.

— Глухая тетеря, — отворяй, говорю, ворота!

На хуторе Осины казак Оридорога поселился после возвращения из турецкой неволи, откуда выкупили его сечевые браты. Когда подросла Мотря, дорожка к хутору не зарастала, но потом дочку высватали на далекую Брацлавщину, и Оридорога остался на хуторе вдвоем с женой, тихой и заботливой Марией, да еще с глухим Оверком, который был и за мельника, и за конюха, и за сторожа. Хутор постепенно зарастал мохом и лебедой, так же как и его обитатели. Жизнь их мало чем отличалась от-жизни глушившего хутор бурьяна — земля кормила их, поила, а больше ничего им и не нужно было.

Появление казаков обрадовало и Оридорогу и его жену Марию. Старик надеялся услышать новости насчет Сечи, насчет турка, а Мария была уверена, что казаки проезжали через Брацлав и непременно видели ее Мотрю. Она ведь замужем не за простым казаком, а за сотником Кривулькой. Ну, если и не видели, то хоть будет кому рассказать, какая у нее красавица дочка.

Оридорогу и его жену узнать было нельзя — они точно ожили, даже помолодели. Помолодел и хутор Осины. Казаки перекрыли новым камышом хату и комору, починили загоны, расчистили заросли осинника, а главное — к хутору снова протянулись стежки-дорожки, опять сюда ездили казаки, но теперь уже не к дивчине, а к Максиму Кривоносу. Отсюда одна стежка вела на Посулье, другая к Лебединскому лесу, а третья на Низ, к острову Бучки.

В последний раз Саливон привез переданные Стасем известия о том, что Вишневецкий решил не посылать своего войска в помощь Потоцкому, так как боится бунта у себя в селах. Кривонос довольно улыбнулся: значит, не напрасно сидел он на Посулье. Но то, что услышал он от Саливона дальше, заставило его вздрогнуть. Стась рассказал Саливону, что в замке появилась дивчина, звать Яриною, князь привез ее из похода; говорит о себе, что казачка, и сдружилась с Галей. Стась спрашивал: может, она нарочно приставлена к Гале, так как ему быть?

«Ярина, Ярина! — в сотый раз повторял про себя Кривонос. — А что, если это моя Ярина?» И перед ним в сиянии солнечного дня встает дивчина на горячем коне. Она что-то говорит, а очи пылают, гневом дышит лицо. «Казачка!» — и сердце его тоскливо сжалось в груди.

Может, легче стало бы, если б рассказать кому-нибудь, пожаловаться, но от одной такой мысли у него даже уши краснели. Кривонос, сколько ни думал, ума не мог приложить, откуда бы раздобыл ее Иеремия в походе. Да и жива ли она? А если Галю заподозрили, тогда эту Ярину надо немедленно убрать! Но сделать это можно было только через Саливона, который один держал связь со Стасем, а Саливон как приехал, так и слег. Вот уже месяц как трясет его лихорадка, совсем обессилел казак.

Максим Кривонос не находил себе места. Мария решила, что и он уже заболел, и стала его тоже поить каким-то мерзким зельем. И тут привезли письмо от Гайчуры. Грамоте Гайчура обучен не был и до этого все передавал на словах, потому Кривоноса это немало удивило. Но в пакете, перевязанном осокой, оказалось письмо гетмана Потоцкого, которое он посылал в Канев, а Гайчура, должно быть, перехватил.

Пан гетман писал:

«К его милости пану полковнику каневскому, милому нам и почитаемому! Как лежит на вашмости резиденция запорожская, поспешай, вашмость, чем скорее на Запорожье, дабы вашмость того бунтовщика разгромить мог. В помощь тому делу придать панов чигиринского и переяславского полковников приказываю, дабы все вашмости усердно старались, чтобы тот бунтовщик был живым пойман либо живьем порешен. На том должно вам выказать доблесть и попечение о Речи Посполитой. Ни на что вам не след взирать, рубить всех под корень. Будет у вас там, вашмости, двести драгун из Кодака, с коими того изменника побить должны...»

Кривонос опустил руку с письмом на стол и забарабанил пальцами. «Живым пойман или живьем порешен»... Та-ак, будет, значит, пиво всем на диво».

— Ну что там, казаче, еще слыхать?

Парубок оказался разговорчивей, рассказал про Гаврила Прелого, которого гетман Потоцкий посадил на кол, и о том, как они за это прикончили помещика.

— Мы с ним не нянчимся, как Лысенко.

— А что Лысенко?

— Кабы князь Вишневецкий отрубил кому из наших хлопцев голову, мы бы ему самому отрубили.

— А кому же это он отрубил?

— Говорят, дивчине какой-то и еще кому-то. Троим.

— Кому? — выпрямился, как тугая пружина, Кривонос и оглянулся на комнату, где лежал Саливон.

Но Саливон уже стоял в дверях и ловил каждое слово.

— Дивчина в покоях служила.

— Как звали? — взволнованно крикнул он.

— Не знаю. Слыхал, что наша. А хлопцы оба ляхи. Один, говорят, жолнер, а другой был канцеляристом.

Теперь парубка забросал вопросами уже Максим Кривонос: может, дивчину Галей звали? А жолнера не Стасем ли? А может, это все через Ярину? Последнее слово он произнес с такой силой, что парубок даже попятился. Ничего он больше не знал. Кривонос и Саливон вопросительно посмотрели друг на друга.

— Я поеду! — сказал наконец Саливон. — Не доеду — доползу.

— Если погубили Галю и Стася, то узнать, кто их выдал, — сказал, насупив брови. Кривонос.

— Я ее своими руками задушу, ту Ярину.

— Спешить теперь ни к чему, выдавать больше некого, а ты на себя в воду глянь: что с креста снятый. Завтра поедет Мартын и передаст Лысенко.

Кривонос рад был не задерживать, а наоборот, подгонять Саливона: может, он доведался бы, что за Ярина такая появилась в замке, но Саливон еще от ветра клонился, так был слаб.

На другой день Кривонос еще раз переспросил Мартына:

— Так ты хорошо понял насчет Ярины?

— Что тут понимать — на осину, и все!

— Но прежде надо разведать, расспросить.

— Коли захочет отвечать.

Чтоб не вызвать насмешливой улыбки, Кривонос не сказал Мартыну, как его мучит неизвестность, как он хочет узнать, что за дивчина, и, зная суровый Мартынов характер, тут же пожалел об этом. Однако возвращать его было уже поздно.

В тот же вечер Мартын вернулся назад и привел с собой еще второго конника. Встретил он его на шляху: чудной такой, спрашивает, где Кривоноса найти.

— Так, хлопче, легко выспросить дорогу и на виселицу.

— А ты откуда, казаче? — спросил Максим.

— Где был, там нету.

— А кто тебя послал?

— Морозенко. А вы вправду Кривонос?

— Не похож?

— Да вроде такой, как наш атаман говорил: нос кривой, очи страшные... Три дня ищу. Вот вам письмо, хотел на Низ, к самому Хмельницкому, так далеко и дороги не знаю. Да и перехватить бы могли: мы же перехватили. А божился, что путний боярин, письмоноша, мол, почту везу. А оно, видите, какая почта. Читайте. Тут такое, что и вам знать следует.