Петр Краснов - Белые витязи

Каргин охал и вздыхал, бросал красноречивые взгляды на Марусю, но она не замечала или не хотела заметить, как бледнел и худел молодой казак.

Благодаря присутствию Рогова, в доме Силаевых было много гостей, и Николай Петрович даже объясниться не мог с жестокой Марусей.

— Ну, что атаман? — спрашивали Рогова как-то под вечер.

— Атаман?! Да, атаман... атаман ничего. Ездит во дворец. Кажется, будет назначен начальником лёгких войск. В большом фаворе у вдовствующей императрицы, побил у неё всю посуду.

— Как так?

— Саблищей своей двинул, ну и побил.

— Ах ты, Боже мой милостивый! — с ужасом всплеснула руками Марусина тётка, старуха Анна Сергеевна. — Ну и что же?

— Ничего. Как ни в чём не бывало! Сказал только: «Казак чего не возьмёт, то разобьёт» — и всё.

— Экий молодец! — воскликнула Анна Сергеевна.

— Мужик просто! — сквозь зубы процедил Рогов.

— Находчивость-то какая! Просто прелесть! — не унималась старуха, грызя тыквенные семечки и сплёвывая их в тарелку. — Ну, а что племяш мой, Петя, поделывает?

— Коньков-то?

— Ну да. Ординарец-то платовский. Молодчина казак. Поди-ка, росту-то в нём теперь — косая сажень! А глаза такие зелёные! Любло молодца — проскакать ли с джигитовкой, стрельнуть — это первое дело! И до девок неохоч, настоящий казачина!

— Неохоч? Ой ли, тётенька, восхищаетесь племянником зря... В немку, слыхать, влюбился.

— В немку... Ой, врёшь? Испытуешь? Грех тебе Петеньку моего обижать!

— Зачем мне обманывать, parole d’honneur [30] Честное слово (фр.). , влюблён в немку-балетчицу...

— Это что за слово такое? — быстро, с тревогой спросила старуха. — Не слыхала никогда.

— Как бы вам объяснить попонятней. Ну вот что на святках голые пляшут перед народом.

— Господи Боже мой! С нами крёстная сила! Да неужели же есть в Питере такие срамницы!

— Есть, тётушка. Петя-то ваш и влюбись в такую да предложение ей сделай!

— Да неужто предложение! Атаман-то, старый дурак, чего смотрел!

— Атаман сам сватом, слышно, будет.

— Сватом. Это за голую-то девку?

— Ну, тётушка, зачем так. Ведь он не век голая ходит, дома-то наряжается, как и вы!

— Кубелек [31] Кубелек — национальный головной убор. (Лет.) носит? Да?!

— Ну зачем непременно кубелек. В Санкт-Петербурге вы кубелька и за сто рублей не сыщете.

— Ну а всё-таки, как она? Не совсем путаная? А? Девичий стыд не потеряла? А? Матушку-то свою выведет со стыда? После свадьбы-то в обед, как дело будет? Вы, девушки, не слушайте — у вас ули золотом должны быть завешаны.

Как маков цвет зарделась Маруся, хотя и не много поняла из быстрых, сбивчивых расспросов Анны Сергеевны.

— Не знаю... Не думаю. Я с её двоюродным братцем знаком. Бергом прозывается, он в сенате служит, так он мне сказывал, что её и не принимают нигде. Совестно такую шельму, значит, и родственницей объявить.

— Ах, Петя, Петя! Родной мой, вот оно что значит, без отца-то да без матери быть да в Вавилон этот проклятый попасть! Слушай, Маруся, отпиши ты ему, непутёвому моему, весточку, что нет ему тётушкиного благословения на брак с этой ба... бар... бил... тьфу, чёрт её — не запомню.

— Балетчицей! — подсказал Рогов.

— Я-то неграмотна. В наше время девок так не держали, чтобы музыку, да книжки, да с казаками гулять, ну, зато и греха ни одна на себя до брака не брала! А нынче-то! Эх, правда, видно, конец века приходит!

— А дозвольте вас спросить, — вдруг раздался из угла густой бас соборного протодиакона, до сей поры мирно дремавшего в углу, — таким девицам нет отлучения от церкви? Или, может, их анафеме предают за таковое неблагоразумное поведение?

— За что же, отец диакон, ведь Сам Христос простил блудницу?

— Лжеучение и ересь. То блудница, а то... — диакон замялся и, чтобы переменить разговор, спросил о столице: — А что Санкт-Петербург большого размера буде град?

— Немалого, отец диакон. Станиц наших с сотню вместе, а то и более.

— Ну?! — с сомнением протянул диакон. — А река, Невою прозываемая, много хуже Дона будет?

— Лучше, отец диакон, шире и глубже.

Пуще прежнего засопел недовольно диакон. Помолчал немного и продолжал:

— А Государя Императора Александра Павловича изволили лицезреть?

— Сколько раз видал, отец диакон, и во дворце да и так.

— И благочестивейшую Государыню Императрицу Елизавету Алексеевну тоже изволили наблюдать?

— Видал и Государыню-матушку нашу.

— И весь царствующий дом и святейший правительствующий синод тоже видали?

— Видал, видал, — небрежно кинул в ответ любопытному диакону Рогов и отошёл к Марусе.

Вся так и зарделась она при виде петербургского гостя. И о чём говорить и как говорить, не знает. Однако не показать же ей этого, не признать же, что Дон хуже Петербурга.

— Очень вы восхваляете Петербург, поди-ка там и девушки лучше наших. С нами, деревенскими дурами, вам и говорить не захочется.

— К чему так, Марья Алексеевна? Есть в Петербурге славные девушки, но у нас на Дону они много лучше.

— То-то хорошие. Это что неприбранные в балетах пляшут. Срамно просто слушать, что говорите такое...

Услыхал Каргин, что не очеиь-то ласкова с гостем Маруся, и подсел поближе. А то раньше всё у притолоки больше жался.

— Бывают, конечно, всякие... — промолвил штабс-ротмистр и покосился на Каргина. «Семинар, верно, — подумал он. — Ещё, поди, из духовного звания. Пожалуй, тоже выспрашивать станет, видал ли я святейший правительствующий синод! Ну народ!»

— А скажите, пожалуйста, monsieur Рогов, что же поделывает теперь Коньков, он мой хороший приятель? — обратился Каргин к штабс-ротмистру.

— Что?.. Он поехал сюда... Да, именно... сюда, на Дон. Мне сказывал Берг, с ним что-то случилось. Проиграл казённые деньги, запил ли где, не знаю. Только что-то грязное, нехорошее. Вообще, знаете, парочка вышла бы хоть куда.

— Ну полно, полно, бреши, бреши, да зачем поклёп-то взводить на невинного человека, — перебила его тётушка Анна Сергеевна.

— Ей-Богу, тётя, так. Отлично помню, Берг мне говорил так. Да и почему же его до сих пор нет здесь? Он гораздо раньше меня уехал из Петербурга и уехал по курьерской подорожной.

— Так что случилось, вероятно. Но чтобы Петя Коньков проиграл казённые деньги или пьян был, да я никогда тому не поверю. Помилуй Господи! Он такой честный и правильный казак.

— Не знаю, тётя. Берг...

— Немчура, одно слово. Немцу выгодно клепать на казака. Ну, увлечься девицей он мог! Что же, быль молодцу не в укор. Да точно ли девица такая плохая! Не верится, чтобы к гулящей бабе Матвей Иванович сватов для своего казака, а пуще того — для ординарца своего засылать стал. Полно. Тоже сказано: не всякому слуху верь!

— Как хотите, тётя! Мне-то ведь всё одно, — равнодушно протянул Рогов.