Александр Степанов - Петропавловская оборона

Когда вражеские суда, битые под Петропавловском, направлялись к своим базам, русских заставили работать на палубе.

«Порадовалось наше сердце, видя на фрегате везде Стон и щепы», — вспоминали русские моряки.

Французский фрегат «Форт», капитально отремонтировавшись в Калифорнии, перешел к островам Таити, где пленников заставили работать на постройке военных сооружении.

«Удалой не хотел работать крепости и сказал... против своих крепости делать не буду. Его заковали в железа и посадили на хлеб и воду; и мы сиживали за то, что не хотели крепости работать, но нам нездоровилось сидеть,—стали пухнуть»,* — рассказывали Завойко товарищи Удалого.

Между прочим, совсем иначе отнеслись к своим пленникам русские. «Повидимому, с пленниками во все время пребывания их у русских обходились хорошо»,** — доносил английскому адмиралтейству адмирал Брюсс.

Весной 1855 года русских пленников перевели на французский бриг «Облигадо», направлявшийся к Камчатке. В пути неприятельские офицеры не раз заглядывались на 4матроса Семена Удалого.

«Во время обеда, — рассказывает один из офицеров, — у стола, за которым сидел Семен, раздавался наибольший хохот вследствие его. бесконечных шуток и острот. Ночью, когда между двумя пушками собирался кружок около любимого рассказчика, этим рассказчиком непременно оказывался Семен, восхищавший своих слушателей предлинною сказкою на странном языке езоего изобретения, составленного из смеси русского, французского, бретонского и прованского».***

Французы думали, что русские пленники уже сломлены и покорились своей участи. Командир брига, даже рассчитывал русского военного моряка и артиллериста

» «Морской сборник», № 7, 1857.

** «Морской сборник», № 9, 1855, отд. 2-й. сто. 111 *** «Морской сборник». Х г9 7. 1857.

!?•

Семена Удалого заставить стрелян» по русской земле из французской пушки. Вот что просто и бесхитростно рассказали В. С. Завойко товарищи Удалого: «При сходе в Авачннскую губу забили тревогу: Удалой был поставлен у пушки, а мы у подачи ядер. Удалой не пошел к своей пушке, а стал у грот-мачты и сказал нам: «Ребята! Грех на своих руки поднимать! Уж лучше смерть! Помните приказание начальства — чему нас учили!» Сказавши эти слова, он скрестил руки на груди и закричал во весь голос: «Слышь вы, французы!» и к этому прибавил, как тут, Василий Степанович, сказать, да вы изволите знать крутой нрав Удалого, он, то есть так сказать, попросту выругал их, а потом сказал: «Слышите ли. французы? У русских руки не подымаются на своих, я к пушке не иду». А Польша (поляк-переводчик. — А. С.) сейчас слово в слово и переведи старшему лейтенанту.

Лейтенант затопал ногами и закричал на него: ежели не Пойдешь к пушке, то сейчас повешу! и приказал гордень (веревка, с помощью которой подтягивают парус) готовить — это перевели Удалому. Удалой в ответ закричал сердито:

— Врешь, такой-сякой француз, ты меня не повесишь, а я к пушке не пойду! — нс этими словами бросился по снастям вверх по мачте и, поднявшись, перс 134 134 «Морской сборник», .41' 7, 1857. , прыгнул с них на ванты и закричал нам:

— Ребята! Нс подымайте рук па своих, нс сделайте сраму на сем свете... Прощайте! Видите, я принимаю смерть». 134 134 «Морской сборник», .41' 7, 1857. Удалой прыгнул с мачты, за борт...

«Он исчез под водою, даже не пытаясь бороться против смерти, и не делал тех движений, которые невольно делаются вследствие чувства самосохранения даже людьми, одаренными самою железною волею», — с уваже-

пнем писал о гибели русскою моряка французский адмирал.

В героическом подвиге Семена Удалого слиты безграничность любви к родине и честь русского моряка. Он показал врагам п друзьям всю силу непримиримости к насильникам, покушавшимся на землю отчизны. Имя Удалого не забудется его потомками, советскими моряками!..

Петропавловская оборона обнажила глубоко запрятанные пласты душевных богатств, выявила уменье постоять за родину, стойкость, мужество простого русского человека. И в то же время героизм защитников Дальнего Востока, как и подвиги севастопольцев, несли в себе черты крепостнической эпохи. Солдатам и матросам было дано право умирать, но право на будущее у них отнималось крепостническим строем царской России. Впереди их ждала та же лямка, что была и раньше...

Трагической оказалась судьба маленького Матвея Храмовского, десятилетнего ребенка, потерявшего руку з бою 20 августа. Ему, «как не могущему быть годным к службе и снискать себе пропитание вне службы и даже обходиться без прислуги в таком месте, где не имеется благотворительных заведений», «не сумели» помочь ни командир Петропавловского порта, ни губернатор Восточной Сибири. Чтобы исходатайствовать Матвею Храмовско-му «какое-либо содержание», необходимо было указание самого царя. Бумажка, от которой зависела дальнейшая жизнь маленького героя Петропавловска, бесследно сгинула в канцелярских департаментах...

Не легче оказалась доля семейств защитников Петропавловска, оставшихся без своих кормильцев. Да и только ли их?.. «Здесь бедняк нс может подать кусок хлеба неимущему, ибо кусок хлеба стоит дневного пропитания бедняка», — писал Завой ко про Петропавловск.

15 только что закладывавшихся на амурской земле се-

лах устанавливались крепостные порядки. Сотенные командиры обладали всеми правами казнить и миловать. Об одном из них—Венцеле — вспоминал амурский казак Р. Богданов. Этот сотник «приезжал в станицу, не знавши кто на какую работу способен, выстраивал казаков по ранжиру, и сам назначал на работы. Случалось, попадали на плотничные пли другие работы люди совсем неумелые и неспособные, а за неумелость пускали в ход розги».

Бесправье, нужда, царские поборы тяжелым грузом прижимали книзу молодую русскую жизнь в Приамурье, не давали развернуться по-иастоящему населению- Камчатки и Охотского побережья.

Нс безинтересна и судьба тех. кто в начале пятидесятых годов умело готовил Дальний Восток к обсронс, а петом руководил военными действиями.

Через какие-то пятнадцать-двадцать лег нельзя уже было узнать организатора Петропавловской обороны Василия’ Степановича Завойко. Ему не оказалось хода в царской России, — с переносом гражданского управления сперва з Николаевск, а потом во Владивосток в услугах таких, как Завойко, уже не нуждались. Их места заняли люди с более знатным происхождением и петербургскими связями. Завойко пришлось удалиться в свое небольшое поместье в Балтийский уезд Подольской губернии: Здесь он и угасал, обойденный и забытый, превратившись в желчного старика, клянущего все и вся.

Не ко двору правящей клике пришелся и Геннадий Иванович Невельской, столько лет шедший прямым, чистым и честным путем к своей цели — укреплению мощи родины на Востоке. В 1856 году исследователь Приамурья был отозван в Петербург и назначен членом* ученого отделения морского технического комитета.