Сергей Омбыш-Кузнецов - Повесть о партизане Громове

Далеко от города партизаны сделали привал. Попадав в мягкую, прохладную от росы траву, они отдыхали перед дальнейшим отходом на Ярки, мрачно переговаривались.

— Прав я был, Игнат, пустой оказалась затея, — ворчал Захар Воронов. — Смазали салом пятки и ходу…

— Ещё неизвестно, пустая ли, — ответил ему Громов. — Цыплят по осени считают.

— Ну, ну!..

Солнце поднялось над горизонтом, щедро разбросав по земле тёплые лучи. Воздух был напоен ароматом луговых трав. Заложив руки под голову, Громов смотрел на голубое, без единого облачка, небо и думал всё об одном и том же: "Принесёт ли поход на Камень ожидаемые результаты. Поднимутся ли на помощь крестьяне?"

— Гляди-ка, Игнат Владимирович, что это такое? — перебил его мысли один из партизан.

И. П. МАЗДРИН — зам. начальника штаба корпуса.

Громов приподнялся. По степи скакали сотни всадников, по дорогам взбивая тучи пыли, неслись лошади, впряжённые в телеги и ходки.

"Может, белые?" — не без трепета подумал Громов. Но вот парнишка из ярковских батраков радостно воскликнул:

— Наши!.. Наши!.. Мужики на подмогу идут!

Партизаны пососкакивали с мест. Вокруг них вскоре сбились повозки и верховые. Это были корниловские и прослаухинские крестьяне, приведённые Изотовым и стариком Самусевым. Получив донесение о бое партизан в Камне, они, не медля, двинулись на подкрепление.

Соскочив с повозки и размахивая "смит-вессоном", старик Самусев подбежал к Громову и доложил:

— Обещал тебе, Игнатий, взвод организовать в Прослаухе. Помнишь: тогда, когда ты в разведку приходили меня в лесу встретил. Теперь больше в твоё распоряжение привёл.

— Спасибо! — пожал ему руку Игнат Владимирович.

— Ещё народ прибудет, — сообщил Изотов. — Районные комиссары с нарочными по верёвочке передают во все деревни приказ: бить тревогу и, не мешкая, двигаться по тракту в Камень.

Действительно, к вечеру 18 августа прибыло несколько тысяч крестьян, вооружённых дробовиками и пиками. Из Баево прискакал эскадрон местной охраны. Федот Федоров привёл мобилизацию в Жарково, Малышева и других сёлах и привёл более пятисот человек. Большая группа крестьян пришла с Иваном Павловичем Маздриным, большевиком, членом Каменского Совета, недавно бежавшим с помощью капитана Ипатова из тюрьмы. На передней повозке у них был установлен пулемёт. Присмотревшись, партизаны заметили, что вместо ствола торчит через фанерный щит выкрашенная берёзовая чурка. Подняли на смех.

— Вы бы ещё с собой осиновых пушек приволокли.

Однако Маздрин был серьёзен.

— Ничего, — заметил он, — начнём с деревянных пулемётов, потом будут настоящие. А сейчас и такие своё цело сделают. У страха глаза велики…

На рассвете 19 августа партизаны сплошной лавиной двинулись на Камень. У белых поднялась паника. "Мы бились с партизанской разведкой, теперь наступают главные силы", — то и дело доносили колчаковскому штабу. Начальник гарнизона отдал приказ об отступлении. И белые, не приняв боя, торопливо погрузились на пароходы, отплыли вниз по Оби, оставив немало боеприпасов и снаряжения.

Во все стороны скакали гонцы, разосланные штабом с донесением: "Объявить населению вашей волости о взятии города Камня Народной Армией и приостановить движение отрядов и добровольцев в г. Камень впредь до особого распоряжения штаба. При взятии г. Камня Народная Армия потерь не понесла. Камень взят в 4 часа утра 18 августа".

Баевский военный комиссар Андрей Иванович Парамонов, получив такое донесение, облегчённо вздохнул и отправился домой спать. Чего греха таить, как пошли партизаны на Камень, сна лишился — перетрусил, хотя никому вида и не подавал. В голове назойливым оводом вертелось: "А вдруг не справятся с белыми, и пойдут тогда каратели по сёлам всех подряд вешать. Меня в первую голову на сук вздёрнут". А тут ещё баевские жители Естафор Рожков, Мария Бархотова, Василий Чекмарев и другие стали слух распространять, что партизанский отряд разгромлен, что несметные силы колчаковцев двигаются из Камня и Ново-николаевска и уже многие сёла ими заняты. По-доброму надо бы арестовать их за распространение подобных вредных слухов, да как бы не прогадать. Вдруг не врут они?.. Лучше уж не трогать, да и к выполнению приказов Главного штаба надо меньше рвения проявлять. Придут белые, можно сказать, что под страхом смерти заставили военным комиссаром быть. Как исполнял должность волостного старшины, знал дело, так и оставили.

А в Камне в это время жизнь бурлила ключом. Белогвардейцы оставили много оружия, снаряжения, других трофеев. И партизаны, разгружая гарнизонные склады, отправляли обоз за обозом в Ярки.

Громову некогда было передохнуть. Штаб, размещённый в двухэтажном доме в центре города, напоминал биржу труда: около него толпился народ, беспрерывно хлопали двери, впуская и выпуская посетителей. Одни шли с просьбой принять их в отряд, другие сообщить о спрягавшихся милиционерах, третьи приводили неуспевших отступить колчаковцев. Начальник контрразведки тут же вёл допрос.

Вот в штаб пробивается девушка. Часовой, преградив ей путь винтовкой, ругается:

— Куда прёшь, медам. Здесь военный штаб. Штаб! Понятно?..

— Ну чего винтовкой двигаешь, — бойко напирает девушка, — мне штаб и надо. Командира отряда… товарища Громова.

— По каким-нибудь пустякам, наверно? — не сдаётся часовой. — Знаем мы вашего брата: хиханьки да хаханьки. А тут люди занятые.

Громов, услышав перебранку, велел часовому пропустить настойчивую посетительницу.

— Я сестра Петра Клавдиевича Голикова, — говорит она, с любопытством рассматривая Громова. — Нас, пятерых, послала для связи с вами Томская подпольная организация.

— Голиков?! — обрадовался Игнат Владимирович, тотчас вспомнив рослого, весёлого человека, работавшего с ним вместе сразу же после установления советской власти в Каменском Совете. Но Громов ошибся: это был старший брат из семейства Голиковых. — Где же он?

— А их всех ваши партизаны арестовали. Подозрительными показались.

— Освободить, немедленно освободить! — приказал начальнику контрразведки Громов.

Девушка с начальником контрразведки уходят. В штаб вваливаются трое партизан, толкая впереди себя низкорослого, рыжебородого мужика с воровато бегающими беспокойными глазами, с испуганно-заискивающей улыбкой, застывшей в изломах губ. За плечом у него вниз дулом болтается бердана, в руках большой узел.

— Вот, товарищ командир, пымали, — докладывает один из конвойных. — Содрал, сук-кин сын, в одном доме скатёрку и стал в неё вилки с ножами увязывать.

Громов нахмурил лоб, спросил: