Сергей Омбыш-Кузнецов - Повесть о партизане Громове

— Рота, за мной! — И вздыбил коня.

Никто не последовал за ним.

— Предупреждаю, — выкрикнул Громов, — за неисполнение приказа предам военно-полевому суду. Адъютант, передай командиру полка Голикову: обезоружить роту спасения.

Романов, ругаясь, оставил с собой четырёх человек, с остальными Громов двинулся в сторону депо. К ним присоединились другие партизаны.

К утру взаимодействием всех полков Рубцовка была очищена от белых.

Громов, организовав отправку с рубцовских складов захваченных у белых трофеев, возвращался в ставку. Недалеко от неё он встретил Макса Ламберга. Тот был взволнован.

— Товарищ Громов, мне надо несколько вам говорить, — обратился он к Игнату Владимировичу.

— Говори, друг, говори. Я слушаю. — Громов соскочил с седла и подошёл к Ламбергу.

— Я был в штаб. Ой, что там Романов делал. Ругался с Главком, кричит: зачем с Громов объединялся. Громов всех наших партизан побьёт. Надо арестовать Громова, а нет — сами партизаны его будут стрелять.

— Спасибо, Макс, — проговорил Громов. — Я учту это. А ты на всякий случай пошли ко мне для связи двух партизан и с ротой промаршируй несколько раз мимо Ставки. Понял?

— Понял.

Игнат Владимирович, стараясь успокоиться, пошёл пешком к Ставке. В помещении были лишь Мамонтов и Романов. Мамонтов что-то вычерчивал на листе пожелтевшей бумаги, Романов, поддерживая голову руками, полудремал за столом.

Громов хлопнул его по плечу, спросил:

— Ну что, комиссар армии, немного не доспали?

Романов вскинул голову, метнул сердитый взгляд на Громова и раздражённо бросил Мамонтову:

— Ты, Ефим Мефодьевич, расскажи своему комкору, как вести себя надо.

Мамонтов хитро улыбнулся, ответил:

— Ты — комиссар, вот и расскажи, а я послушаю.

— Хорошо, я скажу, — зло бросил Романов и встал из-за стола. — Хотя ты, товарищ Громов, и являешься комкором, но кто тебе дал право бить наших партизан и отбирать отвоёванное у буржуев добро? Партизаны бунтуют, требуют тебя расстрелять. И они правы, правы! Я их поддерживаю…

— О каких партизанах ты речь ведёшь? — перебил его Громов.

— Не знаешь, да? — прохрипел Романов. — Всё знаешь, только притворяешься. Валенком партизана бил, это помнишь?

— Это помню, — спокойно ответил Громов. — А ты что же, хотел, чтоб я награду ему выдал за подобные дела, — и вдруг рассердился: — Ты, комиссар, потворствуешь мародёрам, вместо того, чтобы вести с ними борьбу. Армию разлагаешь…

— А что случилось? — поинтересовался Мамонтов.

— Мы же с тобой договорились, Ефим Мефодьевич, всеми мерами бороться с грабежами, а сегодня утром еду по городу, встречаю группу партизан из 2-го полка, и у всех за спиной мешки с награбленным. Вытряхнул я тряпьё из мешков, у одного, верно, ещё детские валенки оказались. Спрашиваю: для чего их набрал? "Зима ведь скоро, — отвечает, — а у меня, видишь, сапоги развалились". Разозлился я и говорю: снимай сапоги, надевай валенки! Он стал натягивать на ногу, да разве натянешь, если они и двенадцатилетнему мальчишке не годны. Ну, я и не удержался, отхлестал его этим валенком. Между прочим, комиссар, они все на тебя ссылались: товарищ Романов, мол, и тот ничего против не имеет, а ты, комкор, свои порядки устанавливаешь…

— Слышишь, Главком, — обратился Романов к Мамонтову, — ом сам сознаётся в рукоприкладстве, не зря наши партизаны просят зашиты от него.

Мамонтов вспылил:

— Брось, комиссар, дурака валять. Партиза-аны наши, ваши… Что за делёжка. У нас единая армия. И комкор прав: мы не должны давать спуску нарушителям воинской дисциплины. Ты же, комиссар, не туда клонишь, не за те порядки борешься… Идите во 2-й полк, успокойте людей, разъясните, что мародёрство и грабёж присуши не нам, а врагам нашим, колчаковцам.

Романов, заложив руки за спину, остановился перед Мамонтовым и сказал с угрозой:

— Хорош-шо, я пойду. Но я всё расскажу партизанам. Всё… Они меня поддержат…

За окном послышалась дружная песня. Хор на венгерском языке пел "Варшавянку".

Все подошли к окну. По улице стройной колонной двигалась интернациональная рота. Впереди, на рыжем коне с белой лысинкой на лбу, ехал Макс Ламберг, рядом с ним — комиссар Андрей Ковач.

— Понятно? — сказал Громов Романову. — Партизаны за тобой не пойдут…

В октябре Красная Армия перешла в решительное наступление на Колчака и к концу месяца заняла Тобольск и Петропавловск, двинулась вдоль транссибирской магистрали, направляя свой удар на Омск — резиденцию чёрного адмирала.

Колчак понимал, что ему не удержаться на Иртышском плацдарме, и потребовал у ставки разработать план "планомерного отхода на новый рубеж", который, как он заявил, нужен на всякий случай. В Ставке долго ломали головы над планом и, наконец, решили создать оборонительные линии по реке Оби и её притокам. По мнению авторитетных колчаковских генералов "сам Всевышний создал там необходимые природные атрибуты, чтобы остановить большевистскую армию и нанести ей поражение". Но вот беда: в южной части нового плацдарма, в Алтайской губернии, хозяйничают партизаны красной банды Мамонтова. Доложили об этом адмиралу Колчаку. Он в страшном раздражении вызвал к себе главного начальника тыла генерала Матковского и, стукнув кулаком по столу, отчего разлетелась на мелкие части любимая статуэтка с изображением императорской короны, прохрипел:

— До каких пор этот унтер-офицер будет вставлять палки в колёса?

Матковский покорно склонил голову, спросил:

— Не понимаю, о ком речь, ваше превосходительство?

— О Мамонтове. Этот унтер у меня в печёнках сидит! — И адмирал выкрикнул: — Позор, генерал, позор! Какой-то поганый унтеришка только что разбил армию вашего начальника южного тылового района…

— План второго похода был разработан мной, ваше превосходительство, — осторожно заметил Матковский, — но генерал Бржезовский не сумел его осуществить.

— Знаю, что вами план разработан, — бросил Колчак, всё более раздражаясь. — Но что из этого? Разбиты лучшие части капитана Каурова, полковника Окунева, польские легионы… Генерала Бржезовского от должности отстраняю. Теперь сам, сам осуществляй этот план! Если партизанская банда Мамонтова не будет уничтожена, отдам под суд. Идите!..

Генерал Матковский долго думал, как разбить партизан, но так ничего нового и не мог придумать. Он решил ещё раз попытаться осуществить прежний оперативный план, но теперь уже большими силами.

Из Новониколаевска Мария Таубе сообщила Коржаеву о готовящемся большом наступлении против армии Мамонтова, а через несколько дней партизанская разведка донесла о прибытии на станцию Поспелиха 43-го Омского и 46-го Томского полков при шести орудиях и сорока семи пулемётах. Из Семипалатинска в Рубцовку были передвинуты отборные части генерала Евтина: казачий полк "голубых улан" и полк "чёрных гусар". Общая численность — 15 тысяч человек, при них 18 орудий и не менее ста пулемётов. Все они двигаются в сторону Солоновки. Разведка доставила и приказ генерала Матковского, в котором он сообщил населению, что "сейчас начинается со всех сторон наступление правительственных войск, ибо дальше терпеть беспорядков нельзя", и что близок "конец позорного большевизма".