Даниил Мордовцев - Кочубей

— Помаленьку!

— Как-то Батурин, говорят, князь Меншиков до основания разорил его, не бывал ли ты, старик, в Батурине?

— Нет, не бывал.

— Я сама когда-то жила в Батурине, хотелось бы знать про этот город, особенно потому, что за Мазепу все церкви починены были, да две состроены каменные, — не дай Бог, если Меншиков разорил церкви!

— Бог сохранил храмы свои, сгорели только хаты да будинки!

— Я была в Батурине, когда Мазепа был ещё человек, как человек; знала набожного Василия Леонтиевича, знала его жену и дочек, Анну, что за Обидовским была, и меньшую Мотрёньку: всё это в прах развеялось! Жаль покойного Кочубея, теперь сама за него молюсь Богу. Любовь Фёдоровна не по нём была; Анна умерла к горю старика, Мотрёнька его утешала, да и ту, как слышала я после выезда из Батурина, мать ненавидела, а жаль, доброе и умное дитя было, я страх любила её; помню, раз привёз её отец до гетмана, и она пришла ко мне: что за доброе, что за умное дитя... я посадила её подле себя, читала ей слово Божие, она прилежно слушала, я сняла с себя кипарисный крест, который привезла из Киева, и благословила её тем крестом. Где-то она теперь, бедная, Ты ничего не слыхал?..

Женщина раскрыла свою шею, показала кипарисный крест, висевший у неё, и сказала:

— Не этот ли крестик?

Игуменья взяла крест в руки, потом с удивлением посмотрела на Женщину, перекрестилась, поцеловала крест, минуты две смотрела на женщину и сказала:

— Тот самый крест, которым я благословляла... да это ты... это ты, Мотрёнька? Твои чёрные очи, твои губы, твоё лицо — горе иссушило тебя!..

Женщина лежала у ног игуменьи, рыдая; растроганная игуменья подняла её и, держа её в своих объятиях, тоже плакала.

— Да, это твой крест, это я, Мотрёнька! — и она, упав пред игуменьею на колени, сказала:

— Прийми меня в монастырь, я хочу дни свои посвятить Богу, я ничего больше не желаю.

Игуменья снова обняла Мотрёньку.

— Помнишь ли ты, дочь моя, Юлию, которая жила в замке Мазепы?

— Помню, помню, ты благословила меня крестом на счастливую жизнь, не откажи теперь в счастии, пусть пребудет благословение твоё на мне.

— Господь наш Иисус Христос и Пречистая Матерь Его благословит тебя на путь спасения.

Игуменья благословила Мотрёньку, и тотчас же вышла; воротясь, она сказала:

— Я сейчас послала за отцом Иосифом. Он принял предсмертное покаяние твоего доброго отца, Василия Леонтиевича, и принёс тебе от него родительское благословение; искал тебя, да нигде не нашёл... как же рад будет святой старец!.. Нарочно для тебя и для матери твоей предпринял дальний путь в Диканьку; да и сюда в Полтаву поспешал к нам на праздник повидаться и навсегда проститься со мной, — говорит: «Больше уж не приведёт мне Господь видеть вас», — как милосердный Господь чудно устроил всё к нашему утешению! Владычице Небесная!..

Через неделю с лишком после этого, среди зелёного поля по дороге, легонько торопя волов, ехал обратно в Решетиловку старик и думал: «Я и не знал, кого вёз с собою в монастырь; сказано: на всё воля Господня. Я ей рассказываю про Кочубееву дочку, а она-то и была, сама Матрёна Васильевна!.. Не захотела, серденько, славы и богатства матери земной — Небесной Матери пошла служить...».

Кануло в вечность столетие, исчезло всё минувшее, быстротекущая река времени в своём течении унесла и все думки и все дела человеческие, от глаз наших, но не от глаз Божьих; потопила их в неизмеримой глубине, в пропасти общего земного забвения; и от всего минувшего ещё не поглощены две могилы.

Одна из них в Киеве, по правую сторону Святой Лавры, при входе в трапезу, покрыта чугунною доскою.

Как будто бы в подтверждение собственных слов Кочубея, сказанных духовнику своему Святайлу, народ указывает на могилу двух страдальцев, как на громко вопиющую притчу, святая истина которой — в словах Евангелия, слышанных Кочубеем, когда он вошёл в церковь, чтобы схватить невинного старца гетмана Самуйловича и предать его в руки врагов.

Другая, среди Полтавского поля, покрытая зеленью; в ней спят непробудным сном тысяча четыреста павших в битве православных воинов, жизнью которых куплено величие, могущество и благоденствие отечества нашего, и здесь же, на полях Полтавских, погребены козни вражеских народов; и с того часа жизнь мирная, жизнь благотворная разлилась по Малой России. Теперь невидимо ангел славы витает над могильным крестом, водружённым рукою могучего царя, и всюду слышимою трубою гласит в грядущие веки вечную славу Бога, благоволившего так чудно прославить смирение Петра, уничтожить гордые начинания и в конец разрушить неправедный совет Карла, Станислава и Мазепы, в котором нельзя не видеть явное орудие иезуитов; они его воспитали, направили, искусно довели до гетманской булавы и — до плачевной могилы.

1. Диканька — деревня, принадлежавшая Василию Леонтиевичу, находится в 22 верстах от Полтавы. Грамотою, данною 2 августа 1709 года государем Петром Великим, Кочубеевой, которая после взятия Батурина была освобождена из подземелья, куда ввергнул её Мазепа; возвращены ей все деревни и всё имение, принадлежавшее Василию Леонтиевичу.

2. Кочубей был главным действователем к погибели несчастного благочестивого гетмана Самуйловича, к этому его побудили; высокомерная жена, собственное честолюбие, и, наконец, хитрый и злобный Мазепа, сделавший из Кочубея орудие для собственного своего возвышения; это подтверждает Георгий Конисский. Голиков, Бантыш-Каменский, Маркевич, который говорит: «Деревни, полученные за труды при следствии о гетмане Самуйловиче, не пошли впрок Кочубею: выкупается кровью пролитая кровь. Он скрепил своим подписью донос на Самуйловича, получив за следствие деревни и чины, слёзы страдальцев, вопли семейства изгнанников, клятвы, присланные из Сибири, — убили его». Маркевич выписал это из кратких записок о Василие Леонтиевиче, составленных прямым потомком Кочубея. Родной дед его Ив. Андреевич Маркевич, был женат на Елисавете Васильевне Кочубеевой, родной правнучке Василия Леонтиевича.

Байер в своих древних Азовских и Крымских известиях довольно подробно описал первый Крымский поход, он говорит, что Кочубей и Мазепа первые подали мысль написать донос на Самуйловича, и неудачу Крымского похода отнести к его тайным изменническим замыслам. Впоследствии, когда донос был уважен и Голицын получил повеление свергнуть гетмана и отослать в Москву, Кочубей, с одним из полковников Московских войск, ночью арестовал гетмана в церкви а привёл его в княжескую палатку.

3. Батурин, бывшая столица Мазепы, доселе ещё указывают старожилы место, на котором стоял замок Мазепы; каменный мост, построенный гетманом, существует и в настоящее время; ещё не изменились прежние названия мест, хуторов, лесов и урочищ.