Сергей Бородин - Тамерлан

После вечерни в большом зале нагорного каменного дома князя Александра, у ярко горевшего очага собрались родственники князя, дворяне, священник; все ели жареные куски мяса только что убитой дикой свиньи, очень вкусный сыр и ячменные лепёшки. Молодёжь стояла вдоль стен, почтительно слушая, что говорят старшие. А разговор шёл очень интересный. Мой переводчик, грек из Трапезонда, сообщил мне, что горы взволнованы рассказами про Тимур-бея, который в настоящее время опустошил Грузию и намерен идти на Северный Кавказ; что торговля алан с Имеретией и Мингрелией должна пасть; что грузинские беженцы переполнили эти страны; что сбыт аланской шерсти должен понизиться и что в этом отношении у алан одна надежда на «ромеев» (византийцев) и на ференков (генуэзцев), что поэтому с ними ссориться не следует.

К сожалению, величию Генуи был нанесён тяжёлый удар, что принудило нас, как я уже говорил выше, преждевременно уехать. И кем же? Генуэзцами. Случилось следующее. Друг Чезаре кутила Бенвенуто Сфорца был приглашён одним из родственников князя Александра на охоту; там его изрядно напоили крепким пивом [59] У осетин и теперь варится высокого качества пиво. . Изрядно пошатываясь, он возвращался домой; на своё несчастье он увидел через плетень красивую аланку. Пьяный повеса забыл, что он не в Пьяцетте [60] Пригородная деревня близ Генуи. , а в дикой Алании: перелез через плетень и бросился к аланке; та с криком убежала в саклю. Бенвенуто — за ней. Поймал. Стал обнимать. Родственники аланки с трудом вырвали её из рук буяна, а затем жестоко с ним расправились: отрезали у него правое ухо и прибили его над дверью, а самого раздели донага и плетьми выгнали на улицу.

Окровавленный и опозоренный, Сфорца прибежал к нам. Чезаре взбесился. Но не в интересах республики было раздувать эту историю, а равно не в интересах Сфорца, которому после уха могла предстоять перспектива лишиться и головы за нарушение одного из параграфов «декрета о торговле». Поэтому Чезаре просил князя Александра замять дело. Последний захотел перед генуэзскими гостями показать свою власть над подданными а приказал отнять у обидчиков по 100 баранов с каждого рода и по 50 коров. Брат Александра Михаил с дружиною силою отобрал 600 овей и 300 коров и гнал их в резиденцию князя, но на повороте реки Копы из бокового ущелья на них напал весь клан обиженных, отбил скот и убил брата, князя Михаила. Топором ему рассекли череп надвое. Дружинников было убито трое и ранено 4. Князь рассвирепел. Сам с сильным отрядом напал на дома восставших, но успел захватить только главаря восставших крестьян; остальные с семьями бежали в горные трущобы по ту сторону хребта в верховьях реки Колора.

Утром, ещё лёжа в постели, я услышал внизу шум, крики, плач женщин. Выглянув в маленькое окошко, я увидел следующую картину: на шерстяном кавказском плаще (бурка) несли труп мужчины; огромная толпа его сопровождала, среди неё я увидел и князя Александра. Процессия направилась на гору, к церкви. Несли труп Михаила.

На следующий день были торжественные похороны: труп был погребён вблизи церкви в оригинальном склепе, сложенном из каменных плит и похожем на жилище с плоской крышей. Вся гора была покрыта народом; на угощение его пошло 8 быков и 120 овец, кроме того, на могиле была убита любимая лошадь умершего, изукрашенная пёстрыми лентами от головы до хвоста. Интересен обычай у женщин: жена покойного Михаила отрезала у себя волосы и положила на труп в знак того, что не выйдет замуж. Горе вдовы было, видимо, безгранично: глаза её безумно смотрели на труп и, казалось, ничего другого не видели. Она не выдержала.

Ночью она бросилась со скалы, и её похоронили рядом с мужем.

Убийца Михаила сидел в подвале дома князя. На другой день после похорон назначен бил над убийцей народный суд. На горной площадке под столетним буком чинно сидели двенадцать стариков. Они встали при приближении князя. Привели преступника. Это был высокий стройный крестьянин, лет тридцати семи, мой ровесник. Он с ненавистью смотрел на собравшихся судить его стариков, Он знал, что ему не миновать смерти.

Суд был короток. Переводчик мне шепнул страшный приговор, который самый старший из судей должен был объявить преступнику. Я вздрогнул. Я сидел под деревом в пяти шагах от алана, пристально смотрел на него, Солнце заливало его непокрытую голову. Он стоял, понурив голову, со связанными назад руками. Я вскочил... И тотчас пошёл просить Александра смягчить приговор. Князь, скрипнув зубами, сказал: «Нет пощады собаке!» В отчаянии я вернулся на место.

Среди глубокой тишины раздался старческий голос судьи, знатного алдара.

— Обычай наших дедов и отцов запрещает проливать кровь сородичей. Её разрешается проливать только при самозащите. Ты её пролил нападая. Старики решили: тебя надо убить. Тебя надо убить бескровно. Тебя убьёт гвоздь.

Несчастный напряжённо слушал речь старика. При последних словах лицо его исказилось. Он пошатнулся, но устоял.

Несколько человек алан быстро схватили его, поволокли к дереву и туго привязали его к стволу. Стоявший тут же великан подошёл к бледному, как мел, осуждённому, приставил к темени громадный гвоздь с широкой шляпкой и сильным ударом молотка целиком вогнал его в череп. Труп не убирали двое суток.

Для генуэзцев положение создалось неприятное. Чезаре поспешил отправить глупого Сфорца под сильным конвоем княжеских воинов в Себастополис через Кюль-хара.

Чезаре решил немедленно продолжать путь, переехать в кабертайский город — Хумару — в двадцати милях вниз по течению Копы. Здесь на обширной долине при слиянии с Копой её притока, выбегающего из-под «Стробилос-монс» (Эльбрус) [61] Генуэзцы реку Теберду считали за Кубань. Река Теберда составляется из двух истоков; правый из них, Куначкир, вытекает из Клухорсгого озера. Здесь и шел транзитный путь через Клухорский перевал (Кюль-хара). На карте генуэзца Пицигани (XIV в. Кубань (Копа) вытекает из озера. , расположен большой город. Здесь я увидел сотни кибиток степняков, шалаши горцев, палатки византийцев, картавелов, руссов; около города паслись стада верблюдов, привёзших в местные склады горы тюков из Азии, через город Маджар, Этих товаров ждали стада припонтийских мулов; их стальные ноги и сильные спины переносили сюда из Себастополиса и Пецонды генуэзские и византийские товары. Длинные сараи на невольничьем рынке были всегда переполнены человеческим товаром; рабов доставляли сюда кабертайские, аланские, ногайские, зихийские князья.

У кабертайцев мы встретили феодалов, занимавшихся исключительно работорговлей. Они без стеснения отнимали у своих вассалов красивых детей, девушек и юношей и переправляли их на черноморские и степные невольничьи рынки. И если у алан меновою основною единицей была корова, то у кабертайцев ею служил, кроме коровы, и невольник. Хумаринцы находились на оживлённом торговом пути с Севера на побережье «Понта» [62] Чёрное море. . Они были богаты. В окрестностях города паслись многочисленные стада овец, коз и рогатого скота, а также табуны быстрых и выносливых лошадей, далеко известных под именем «хабертайских» [63] Кабардинских. . Хумаринские феодалы жили в больших домах, обнесённых каменными высокими оградами. Оружие они получали из Мзджара, из Византии, из Генуи. Они очень любили генуэзские мечи. В Хумаре мы имели факторию. Ею управлял субпрефект; он подчинялся себастопольскому «Консульскому отделению». Мы остановились в его доме. Он нам подтвердил, что Хумара была складочным торговым пунктом для Маджара. Отсюда горцы снабжались тканями, особенно шёлковыми, сосудами металлическими, солью, азийским оружием, женскими украшениями, специями Индии. Особенно ценные товары шли в Пецонду и в Себастополис. Везли их мулы. Для надзора за кипчацкими купцами в Хумаре жил ханский чиновник с отрядом воинов. Могущественный кабертайский князь Атажуко оказывал ему в этом полное содействие.