Сергей Бородин - Тамерлан

«Египет… Сколько времени надобно, чтоб собраться? Какой дорогой лучше? В обход, сделать вид, что пошли по другую добычу, а потом в неожиданном месте повернуть, да и… Какой дорогой лучше?..»

Он резко поставил чашку и приподнялся:

— А зачем она едет?

— Гостья зачем?

— Что говорят?

— Может, Халиль-Султан её звал, — он ведь жениться собрался. Может, вызвал её просить вас.

— Просить? Разве я против?

— Да ведь невеста-то…

— А есть и невеста?

— В том и дело…

— Кто?

— С улицы. Из ремесленного сословия!

— Какого это?

Она, опустив глаза, прочитала протяжно, подражая чтецам газелл:

Отец узором кожи тиснит.

Дочка взором Халиля теснит.

Видно, в гареме уже давно судачат об этом, если успели и стишки сочинить. Но Тимур пренебрёг явной насмешкой старухи над внуком, спросив:

— А что она?

— Есть что-то, конечно. Но можно было и красивей сыскать.

— Взял бы её во двор, — не на всякой женятся.

Старуха насмешливо вздохнула:

— Любовь!

Тимур строго сказал:

— Пройдёт! Халиль не соловей, девка — не роза.

— А всё ж…

— Он у тебя, что ли, просил… заступничества?

— Сам вас просить намерен.

— Настойчив!

— Горяч, смел, сердцем чист. За то и хвалю.

— А слушаться, как все, должен. Семнадцатый год ему, пора понимать.

— Пора бы…

— Эту ко двору возьмёт, а невесту найдём. Мать его — внучка Узбек-хана, а сам он…

Тимур с раздражением подумал об отце Халиля, о своём сыне Мираншахе: «Нет, не должен Халиль ставить себя ниже этого неповоротливого, лютого кабана!»

— Ко двору возьмёт!.. — повторил Тимур.

— Упрямится.

— Ну, так пускай покажет.

— Её?

— Сперва пускай покажет.

Сарай-Мульк-ханым задумалась: «Как это устроить?»

Тимур прервал её:

— Ну? Зачем едет?

— Сперва я и подумала: за сына просить едет. Да нет, не то.

— А что?

— Если б за сына, зачем бы ей без спросу ехать?

— Как без спросу?

— От гонца выведали: выехала от мужа тайно; скачет без промедленья; караван при ней невелик, весь на конях; выехала, когда Мираншах на охоте был; смекаем: без спросу поехала. Вот что!

— Длинноват у гонца язык!

— Мы спрашивали, как ему не говорить?

— Я спрошу его сам.

Тимур нетерпеливо поднялся с подушек, говоря:

— Ты её по чести встреть.

— К ней уж поехали Мухаммед-Султан с Халилем. А я от себя свою арбу послала, кабульскую.

«Знает старуха, кого как принять, — думал, сердясь, Тимур. — Небось даже меньшую госпожу не допускает до своей позлащённой колесницы, а тут своих белогривых кобыл за снохой шлёт. Чует, что станет сноха сильна, когда Мухаммед моё место займёт, когда меня схоронят…»

Он уже пошёл, но старуха опять заговорила:

— Так могилку-то себе…

Тимур сердито отмахнулся:

— Я же сказал: строй!

— Завтра же и приступлю.

— А, хоть сейчас!

И ушёл теми быстрыми скачками, не предвещавшими ничего доброго, как выходил к коню, когда наступал час посылать войско в битву.

В одном из прохладных подвалов он сел и велел воинам привести к нему гонца Севин-бей.

Начальник стражи замялся:

— Не ускакал ли? Он собирался назад, к своей госпоже навстречу.

— А ускакал, — настичь!

Но гонец ещё седлал, когда его отозвали и повели к повелителю.

Тимур казался ещё суровее, когда вышел в установленное время к своим вельможам.

Он спрашивал коротко, и надо было отвечать без запинки, без промедления, сразу… Особенно в такой день, когда он спрашивал, глядя на пол, чтоб не пугать людей своим тяжёлым взглядом.

Узнав от казначея, что прибыл один из караванов с индийской поклажей, Тимур велел, прежде чем убрать поклажу в сундуки, разобрать её и разложить по залам в Синем Дворце.

— Я гляну, хорошо ли довезено.

Обсудив многие дела, Тимур окончил приём и отпустил советников и царедворцев в город, предложив им после четвёртой молитвы, перед закатом, явиться в Синий Дворец подивиться индийским диковинам. Но и приглашая он не поднял глаз.

Оставшись один, он позвал Мурат-хана:

— Объяви всем царицам: ехать в город; ждать там прибывающую госпожу. Сюда не вернёмся. А в какой сад выедем, в городе объявлю.

Вскоре по всем залам просторного дворца поднялась суета. Стуками, перекличкой, топотом слуг наполнился весь дворец и весь сад, где только что даже царицы и вельможи говорили лишь шёпотом.

А Тимур уже выезжал из ворот, оставляя позади всю поднявшуюся суету, и чинно ехали за ним, каждый на своём месте, спутники, охрана, воины, словно все давно знали об отъезде и давно собрались: он не потерпел бы, если б кто-нибудь замешкался, если б чья-нибудь подпруга оказалась слабой, если б чьи-нибудь ножны не пристегнулись к ремню, — он давно всех приучил жить так, чтоб каждую минуту мог повести их, куда б ему ни вздумалось, — на городское ли гулянье, на битву ли к индийским городам.

Синий Дворец высился над Самаркандом, поблескивая изразцами, тёмными, как ночное небо.

За крепкими стенами с башнями по углам теснились десятки строений, дворов, кладовых, мастерских.

На Оружейном дворе, в глубине просторных подвалов, под чёрными сводами лязгало железо, плавились сплавы, били молоты по прозрачным, как красный воск, брускам.

Пламя горнов то там, то тут отсвечивало кровавыми каплями на грудах готового ковья — наконечников копий, островерхих шлемов, сабельных клинков и кинжалов, ожидавших часа, когда вынесут их из глубокого мрака на белый свет.

Голубой и зелёный чад слоился под сводами и неторопливо уползал наружу через низкие двери; но оружейники не смели выглянуть из-под тёмных сводов, пока старшина дворцовых ковачей и литейщиков не кликнет их на недолгий отдых, проглотить лепёшку с похлёбкой да отдышаться в душном воздухе Оружейного двора.

Низкие ниши выходили на тесный двор, обстроенный множеством других ниш, где в глубине, за тяжёлыми дверями кладовых и складов, хранились запасы оружия, откованного здесь или свезённого сюда из походов.

В те дни старшины торопили мастеров. Едва ковачи успевали отковаться от одного заказа, как их скликали на новую ковку.

Кладовщикам было приказано пересчитать оружие на складах, пересмотреть старые кладовые. На двор выволакивали груды ржавья. Опытные оружейники перебирали и скользкие свежие сабли, смазанные салом, и тронутые ржавчиной, щербатые, иззубренные мечи.

На эти дни сюда созвали и многих свободных мастеров из городских слобод. Косторезов — вырезать и наклепать рукоятки на повреждённые сабли, обрукоятить новоковые клинки; оружейников — разобрать чужеземное оружие: что годится — обновить, а хлам разобрать на перековку.

Вызвали сюда и кольчужника Назара, туляка.