Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)

- Пошёл бы и по этой воде, - вздохнул Андрей, - пусти меня, отче, пробьюсь.

- Знаешь вельми хорошо, что не отпущу тебя. И никого не отпущу, пока дорога не установится. Много уже мы ходили туда, да всё без толку. Вот Ростислава ещё пошлю.

- Почему Ростислава? - подскочил Андрей.

- Взгляни-ка на него: князь из князей! Он самим своим видом нагонит страху на Мстиславичей, придут они поклоняться и целовать руку.

Ростислав и впрямь положил на стол толстую, белую, холёную руку, хоть тотчас же и целуй кто хочет.

- Я пойду, - сказал он, небрежно цедя слова, - почему бы мне не идти? Который уж год сижу без земли. Могло и надоесть. Унижает моё достоинство жить такими харчами, князь Юрий. Но уж коли пойду на юг, то не сяду ни в Курске, ни в Чернигове, ни в Переяславе, а ударю на Киев! Добуду тебе золотой Киевский стол одним махом!

- Любо мне слушать такую речь, но увижу ли Киевский стол и гоже ли мне думать о том дне, сыновья мои? - вздохнул Юрий, и только Дулеб уловил в этом вздохе что-то напускное, а оба младшие князья встревожились не на шутку и почти одновременно воскликнули:

- Что с тобою, княже? Что?

- Вот, - указал Юрий на Дулеба, - посланец от Изяслава. Посол и судья. Назвал меня убийцей.

- Тебя? Убийцей? - Андрей вскочил из-за стола, взялся за меч.

Ростислав тоже пошевельнулся угрожающе, и в этом движении было куда больше угрозы, чем в намерении Андрея достать из ножен меч.

- Скажи им, лекарь, пусть знают.

- Можно и сказать, - Дулеб снова был спокоен и непроницаем. Он уже и не рад был, что встрял в это тяжёлое дело, почему-то всё больше и больше сомневаясь в основательности своих подозрений в отношении руки Юрия в киевском убийстве, но эти молодые князья немного раздражали его, они вели себя так, будто за всю жизнь свою не допустили ни одной несправедливости. Поэтому Дулеб твёрдо и убеждённо повторил сыновьям то же самое, что вчера поведал их отцу, но последствия от этого сегодня были вовсе не такие, как вчера.

Ростислав улыбнулся с презрением, Андрей метнулся туда и сюда, не глядя на Дулеба, крикнул:

- Эй, там, принесите-ка мой лук!

Отрок принёс Андрею лук, князь не взял его в руки, велел отроку:

- Натяни!

Тот стоял, недоумённо посматривая на князя.

- Кому сказал! - топнул ногой Андрей.

Отрок молча попытался согнуть лук, но у него ничего не получилось.

- Позови кого-нибудь посильнее!

Тот выбежал, через минуту возвратился с дружинником, сильным, как тур, тот повозился с луком чуточку дольше, но и он ничего не мог сделать.

- Видел? - выпроваживая взмахом руки дружинников, спросил молодой князь у Дулеба. - Может, хочешь попробовать?

- А зачем это мне? Я не лучник, - пожал плечами Дулеб. - Я лекарь.

- Лекарь, а берёшься за дела, чуждые для тебя.

- Истина не может быть чуждой для человека.

- Ну так вот, - Андрей легко согнул лук, натянул тетиву, - взгляни, какой у меня лук. Вот тут тебе и истина. Повезу тебя во Владимир, привяжем к воротам и расстреляем из этого лука. За неправду. За поклёп. За…

- Ничего этим не добьёшься, - спокойно молвил Дулеб. - Я сказал свои слова. Они уже услышаны, они уже никуда не денутся. Это всё едино, что написал бы слова эти на своих ладонях, чтобы люди узнали даже после моей смерти. Должен бы ты знать силу слов, княже.

- А откуда ты знаешь, что я должен, а что нет?

- Князь Юрий сказал мне, что ты любишь книги. А что такое книги? Слова. Может, и жизнь людская - тоже одни лишь слова. И неведомо, что чем порождается: слова ли делами, дела ли словами. Ещё забыл я добавить, что не послан я князем Изяславом, не посол я ничей, сам поехал, подталкиваемый лишь собственной совестью. Если бы обнаружилось, что виноват князь Изяслав, ну и что же? Доказательств ещё не имею. Ведомо лишь мне, что бежали убийцы сюда, сказано даже: к князю Юрию.

- Знаешь их? - впервые подал голос Ростислав.

- Никого не видел, потому что не киевлянин я, да и мой Иваница тоже не из Киева. Знаем, кто они, как зовутся. Один Кузьма Емец, сын старого дружинника Войтишича.

- Войтишич славный воин, - степенно подбросил Ростислав, - его сюда впутывать не годится.

- Не впутываю, говорю лишь, что отец этого беглого Кузьмы - старый дружинник Войтишича, слепой Емец. Живёт при дворе у воеводы, человек, судя по всему, почтительный, а сын не пошёл в отца. Другой же - монах, привратник из монастыря святого Феодора. Открыл ворота перед убийцами, повёл их к князю Игорю, сам убивал. Бежал вместе с Кузьмой Емцом. Зовётся Сильвестром или просто Силькой.

- Ну! - князь Андрей швырнул свой лук, сел за стол напротив Дулеба, подпёр щёки кулаками, уставился в лекаря своими большими глазами, в которых полыхал гнев. - Повтори, как звался тот отрок и как звался монах.

- Кузьма и Сильвестр. Сильвестр ещё вельми учёный. Вёл записи монастырские, у игумена Анании считался самым способным послушником.

- Вот враньё, - уже спокойно промолвил князь Андрей. - Либо ты сам врёшь, лекарь, либо тебя ввели в заблуждение недобрые какие-то люди. Князь, - обратился он к Юрию, - этот монашек у меня во Владимире. Уже вот два месяца.

- Ежели он у тебя, - засмеялся Юрий, - то лгуны мы с тобой, а не лекарь. Получается, знал человек, зачем забивается в такую даль. Хвалю, лекарь. Ибо наполовину правда - уже правда. Прости моему сыну его несдержанность, горячий нрав имеет. Соединил в себе гордость Мономаха и половецкий огонь. Эй, там, вынесите-ка отсюда лук князя Андрея! Теперь тут ничто не должно напоминать о словах, молвленных в запале и гневе. Ты же, лекарь, выбирай: будем сидеть здесь, ожидая, пока приведут сюда беглого монашка киевского для расспросов твоих, или же поедешь со мною, как согласился вчера, к князю Ивану, а монашка тем временем доставят туда, а может хочешь прямо в Суздаль, то поезжай, а я в скором времени тоже там буду.

- Делай как знаешь, - ответил Дулеб, - единственное хотел бы: расспрашивать монашка при тебе.

- Это мой человек, я никому не отдам его! - топнул ногой князь Андрей.

Юрий взглянул на сына прищуренным глазом:

- Поучись у брата своего Ростислава княжескому достоинству. Знаешь монашка своего два месяца, а ставишь за него свою честь.

- Ты знаешь лекаря день лишь единственный, а хочешь поставить выше своих сыновей и выше самого себя, - вскипел Андрей.

- Не его хочу поставить, - правду. Она и без того стоит над нами, что бы мы ни чинили. Высший суд нашим деяниям и мыслям, сыне. Если твой монашек в самом деле убийца…

- Не убийца он! Такой не может стать убийцей!

- Откуда ведомо тебе?

- Книжный человек вельми.

- А разве за книги не убивали людей?

- Убивали, да не те, кто писал книги. Это люди смиренные и мирные. Они ближе всех к богу. Лишь благодаря им, написавшим книги, люду стали известны многие истины. Так назовёшь ли злодеем того, кто пишет книги? Такие люди не могут убивать. Слова не убивают, только меч.