Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)

Вряд ли нужно было спрашивать, потому что Вацьо снова выскакивал вперёд и, заприметив какое-нибудь живое существо, кричал насмешливо:

- Кто обкорнал деревья?

- Боярин Кисличка! - следовал неизменный ответ.

И вот наконец открылась безмерная пустая равнина, засыпанная словно бы и не снегами, а солью, подобно карфагенским полям после их завоевания римлянами, которые хотели навеки сделать их бесплодными. А посредине этой площади возвышалось чудовищное, невиданных размеров сооружение, чем-то смахивавшее то ли на корыто, то ли на растоптанный лапоть; оно заполняло собой весь простор, неуклюже громоздилось над всем, и лишь теперь Дулеб понял, зачем укорачивались здесь окрестные деревья: они не должны были превышать это мрачное строение.

Оно было сплошь деревянное. Положены сюда были самые высокие, самые стройные, самые лучшие стволы, подобранные один в один, для того и вырублены все окрестные леса, для того и ободрана земля, превращена в пустырище, дабы возвышалось над этим, может и нарочно разровненным, безбрежным полем чудовище, которое по своим размерам превышало и княжеские палаты, и величайшие соборы, и просторные каменные монастыри, кои приходилось видеть Дулебу в Европе во время странствий с Петроком Властом.

- Что это за химера? - не утерпел он, обратившись к Юрию, и Долгорукий не стал дальше играть в загадочность, ответил одним словом:

- Ковчег.

- Ноев?

- Боярина Кислички. У Ноя ковчег в длину имел триста локтей, в ширину - пятьдесят локтей, в вышину - тридцать. Ковчег боярина Кислички в длину и ширину превосходит Ноев в три раза, что же касаемо высоты, то тут боярину не удалось превзойти праотца.

- Стало быть, он потому и срезал вершины деревьев, чтобы ничто не поднималось выше ковчега?

- И для того также, чтобы не зацепиться за верхушки, когда начнётся потоп.

- А боярин ждёт нового потопа?

- Услышишь, лекарь, сам.

- И ты, княже, допускаешь, чтобы в твоей земле творилось такое?

- А что могу поделать? Отец мой Мономах говорил: "Страх божий имейте превыше всего". Боярин сей от самого рождения своего живёт в страхе божьем - разве это властен кто-нибудь воспретить? Раздоров не разводит, гулящих людей не имеет, все они в трудах и в строительстве безустанном, все счастливы.

- Шутишь, княже? Какое же здесь счастье? Тут скоро людей не будет, исчезнут, словно бы и впрямь смытые потопом. Разве не видишь всеобщей ободранности земель боярина? В твоём крае это будто лишай болезненный, будто проказа, которой поражён был Иов праведный. Может, и боярина своего считаешь праведником, но зачем же он? От него одно лишь зло людям.

- Ты тоже праведник, лекарь, - погрозился пальцем Долгорукий.

Они ехали по нетронутой равнине, направлялись к ковчегу, который лежал на земле грузно и мертво, никто их не останавливал, не было ни единой живой души вокруг, ни единый след не вёл в ковчег, ничто не указывало на то, что там живёт хотя бы одно живое существо.

- Он что - один в своём ковчеге? - не вытерпел снова Дулеб.

- Увидишь, лекарь, увидишь, - пообещал Долгорукий.

Вблизи сооружение утратило подобие лаптя или корыта, поражало бессмысленностью своего строения, оно никак не могло быть пригодным к плаванию, хотя имело вверху толстенные мачты для парусов, позади неуклюжее кормило, насаженное на длинное отвесное бревно, обтянутое деревянными хомутами, щедро пропитанными дёгтем.

Дубовые брёвна, из которых построили ковчег, подогнали так плотно, что трудно было понять, как люди попадали внутрь, разве только пробирались туда через верх, однако Долгорукий, как видно, уже бывал здесь не раз, потому что уверенно объехал сооружение с той стороны, которая должна была служить передом, то есть носом, и у кормовой части махнул кому-то из своих дружинников, и тот постучал держаком копья в еле заметную, если пристально всматриваться, дверь, сколоченную из точно таких же, правда, соответственно укороченных брёвен.

Стучать пришлось долго и упорно, пока изнутри не послышался глухой голос:

- Кто?

- Великий князь Юрий.

- Не слышу.

- Князь великий Юрий!

- Князь?

- Князь!

После обмена этими восклицаниями и после некоторых размышлений существо, которому принадлежал приглушённый голос, что-то там сделало, раздался скрип, тяжеленная дверь приоткрылась, в ней показалось узкое, остроносое, остробородое и остроглазое лицо, взглянуло туда и сюда, увидело Долгорукого, князя Андрея, сани в коврах, блестящих всадников, меха и украшенное оружие, улыбнулось с таким кислым видом, что Дулеб мгновенно понял, за что боярину люди дали его прозвище, раскрыло сухой рот, безрадостно проскрипело:

- Князенька, дорогой!

- Принимай гостей, боярин! - сказал Долгорукий, бросая повод своего коня стременному и первым направляясь в ковчег.

- А вы ведь ненадолго? Ненадолго? - торопливо спросил боярин, выходя навстречу Долгорукому и переламывая в поклоне свою высокую, сухую, как палка, фигуру.

- Вот уж! - вздохнул Иваница. - Столько мёрзнуть, чтобы очутиться у этого сухорёброго.

- Э-э-э, вацьо, - потёр руку княжеский растаптыватель сапог, увидишь, какая у боярина Манюня.

- Кто такая? - тотчас же оживился Иваница.

Но не время было для рассказов, потому что Долгорукий уже вступил в ковчег, а за ним, не отставая, пошли князь Андрей и Ольга, Дулеб и Иваница, пошли все, повели даже коней, чем ещё сильнее удивили Дулеба и Иваницу, хотя казалось, уже ничем тут не удивить человека после всего увиденного.

Шли по тёмным узким переходам, смердючим и душным, поднимались куда-то вверх, не встречали ни одного живого существа, хотя из глубины ковчега доносилось множество каких-то звуков: топот, вздохи, возня, хрюканье, мычание, ржание.

Человек тут был придавлен брёвнами. Хотя этот ковчег сооружался для людей и всё тут должно было им служить, впечатление создавалось такое, будто сооружение задумано лишь для полнейшего торжества дерева в нём, этих мёртвых, тяжёлых как камень, безмолвных дубов. Брёвна укладывались продольно, ставились отвесно, наискось, наперекрёст, в соответствии с этим и переходы во внутренностях ковчега имели неодинаковый вид и размер, поражали таинственной запутанностью или ненужностью, там были глухие закутки, тупики, чёрные провалы, западни, в которых ты мог исчезнуть навсегда.

Сухая фигура боярина в слабом свете свечи, огонёк которой Кисличка каждый раз прикрывал ладонью, химерно разламывалась, разваливалась, расчленялась, то падая всем под ноги, то прилепляясь к боковым стенам, то с беззвучностью летучей мыши мечась над головами.

- Долго ли ещё? - нетерпеливо справился Долгорукий.

- Вот уже, вот уже, князенька, - отвечал Кисличка, чуточку поднимал свечу, мигом бросая разорванную свою тень всем под ноги, а потом вознося её к дьявольскому шастанью над головами одним лишь наклоном красноватого слабого огонька.