Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)

Жом убеждённо добавил:

- Ан мать моя выгонит этого беса из головы! Вместе с Конашкой он уволок Сыча со двора усадьбы за холм, к старухе Чурайке, Та долго щупала синий затылок, глядела Сычу в глаза, потом приказала:

- Снять с него волосы прочь. Не в них ли запутался бес проклятый?

С темени больного сбрили волосы острой косой. Он дёргался и кричал от боли, однако Жом и Конашка держали его за плечи и не давали бежать.

Чурайка ощупала кровоточащую кожу на голове Сыча, обмыла её каким-то чёрным отваром, потом окрутила широким холодным лыком.

Но бродяге легче не стало. Напротив: боль становилась всё непонятней и злее. Сыч выл, как собака, и день и ночь.

Тогда Чурайка сказала:

- Видать, что тот княжеский да церковный бес проник за волосы, внутрь. Надо изгнать его из-под кожи. А если он и оттуда ушёл, - залезу под кость…

Она попросила соли.

Конашка принёс ей соль и вместе с Жомом туго скрутил Сычу ослабевшие руки. Вдвоём они посадили Сыча на скамью у стола. Чурайка взяла наточенный нож и разрезала бродяге кожу на голове крестом - от виска к виску и от лба к затылку.

Сыч обрывал верёвки, кусал Чурайкины локти, выл, плакал, качал скамью, зверея от боли. Потом он затих, потеряв сознанье.

Старуха ножом развалила углы разрезанной кожи, насыпала соли на обнажённый череп Сыча, растёрла её костлявой ладонью, потом окрутила голову бродяги чистой тряпицей.

Так лечила она Сыча. При этом ласково говорила:

Старуха Чурайка верила, что делает так, как надо.

Гибли в те годы страшно, болели - часто, лечились - нехитро. А голод да холод теснили людей, как враги. Зимняя хворь - к весне обострялась, летняя - начиналась с весны. И шли по избам болезни да беды, как осенью ходит ветер по голому лесу. Губили голодных, иззябших людей «ломота», «огневица», «зубница», «удушье», «пухнея», чирьи. А то налетала беда вроде той, какая вошла в Сыча: от ударов бояр или слуг боярских..

Чем было людям обороняться?

И если шли по телу голодные и простудные вереды - чирьи, дикая бабка-«вещунья», похожая на Чурайку, брала сосновый сучок и обводила им веред за вередом, говоря:

И все считали, что вереду надо сохнуть…

При ломоте - терпели, а ранней весной, во время первой грозы, подпирали спиной либо дерево, либо стену избы и считали, что после этого ломота пройдёт…

Если болели зубы, считалось лучшим из средств обмазать десны кровью чёрного петуха. Если же не было петуха, кусали дуб или белый камень. Или же вешали на грудь амулет из коры того дуба, из-под которого вытекал ручей. Такой дуб искали по всем лесам и ходили к нему лечиться от злой «зубницы».

Больных детей силой протаскивали сквозь хомут. А если больной при этом кричал, несли на рассвете в курятник и там обливали холодной водой, говоря:

Или же клали ребёнка утром в избе на стол, напускали чёрного дыма и, пока больной корчился от удушья, кричали:

Больного сухоткой совали в развилку деревьев. Затем двадцать семь раз обводили вокруг развилки. Потом обливали водой из девяти разных речек. Затем осыпали золой из семи печей, снимали с него одежду и вешали на берёзовый куст.

Больных лихорадкой купали в чистой воде, вытирали тряпкой и вешали эту тряпку на куст: когда тряпка истлеет на том кусту, тогда и болезнь уйдёт! А то - выстригали пучок волос, обрезали ногти и всё это клали в дырку, просверлённую в дверях на уровне головы больного, а дырку накрепко забивали осиновым колышком, ибо осина считалась деревом, отвращающим ведьм, упырей и бесов…

Созданные фантазией древних людей различные «бесы» считались причиной людских несчастий. Поэтому первое, что всегда соблюдалось и чтилось, были приметы, заклятья, чуранья и заговоры от чёрных сил, якобы населяющих землю, воздух и воду. И если кто-нибудь умирал, одежду покойника выносили в курятник, чтобы её три раза «опел» петух и тем самым изгнал бы нечистых бесов.

Веря в «сглаз» и тёмную силу, на тын насаживали конские черепа, «чтобы худое - ушло, а доброе - народилось».

Весной избу подметали голиком, облитым кровью полночного петуха.

Вводя коня-новокупку во двор, просили дворового домового:

Выливая кипяток, обращались к тому же «дедушке-домовому»:

- Уйди, чтоб тебя не ошпарить… Ставя печку в новой избе, говорили:

Считалось бедой плевать на огонь, отдавать огонь, заливать огонь.

Не разрешалось бить головешки в печи из-за боязни, что покойные родичи от этого могут «свалиться с неба в преисподнюю». И многое иное считали приметой вражеской силы. Делалось это потому, что и мир человека, и мир природы были неясны людям, казались исполненными чудес и тревожных тайн.

Человек боялся этих грозных чудес. Но и боясь их, он радовался весне, сверкающей силе неба, своей живой красоте, желаньям жаркого сердца. Нестриженый, худорёбрый, но сильный и работящий, он выходил из курных избушек на свежий ветер, - и сосны качались приветней, и птицы, казалось, кричали звончее, и мир становился краше. Ибо всё-таки в мир выходил хозяин!..

Однако Чурайка была не хозяином, а рабом: она сама хотела быть «вражьей силой» и вместо светлого взгляда на мир глядела жадным и мутным взором. Поэтому руки её творили чаще зло, чем добро, и Сыч, попав в эти руки, ушёл из мира навеки. Не выдержав боли, он умер. А глупый мужик Конашка, скинув тело Сыча с холма в неглинскую воду, пугливо решил:

- Видно, бес был в его голове не под кожей, а глубже. Тот бес и лишил Сыча живого дыхания…

В тот самый полдневный час, когда боярин свалил Сыча неловким ударом, к холму напротив посёлка, скользя по быстрой, уже вошедшей в свои берега после раннего паводка, но ещё мутной Москве-реке, пристал в походной ладье сын Долгорукого - княжич Андрей.

Он был без шлема, в простой одежде, а на щеке заживала большая царапина, - опытный глаз узнал бы, что от копья. Значит, пришёл из битвы…

Трое преданных гридней, приплывших с ним, были в иссечённых и помятых кожаных нагрудниках, надетых на толстые воинские куяки [34] Куяк - куртка из толстой ткани с нашитыми на неё металлическими пластинками. , и, так же как княжич, с мечами. Они пригнали ладью свою сверху - от устья Истры, пройдя в неё через Шошу по Дамскому волоку, от верховьев Волги, где княжья дружина успела пожечь новгородский город Торжок и разбить чужую дружину.