Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт

Василий Иванович, вопреки опасениям всех его сопровождавших, держался молодцом. Он очень хотел жить. Он даже заставлял себя съедать все, что подавали ему по рекомендации лекарей, стойко терпел пронизывающую боль, когда они обрабатывали свищ, превратившийся их неимоверными стараниями в большую гноящуюся рану. Особенно трудно было терпеть, когда прибинтовывали к ране печеный лук, впрочем, не намного легче становилось и от ржаной муки с медом.

Поезд ехал хотя и шагом, но без долгих остановок, меняя лошадей. Днем и ночью. Первую большую остановку пришлось сделать в охотничьем дворце у села Воробьева. Не оттого, что государь, прежде чем въехать в Кремль, захотел немного передохнуть от дороги, причина иная: Москва-река уже набросила на себя ледяной панцирь, но пока очень тонкий, и выходило, что и парому[ 153 [153] Паром - плоскодонное судно, плот для переправы через реку,озеро. ] ход закрыт, и на санях не переедешь. Долго, однако, Василий Иванович не намеревался оставаться в Воробьеве - как он ни старался бороться за жизнь, напрягая всю свою духовную силу, слабость все более и более одолевала его.

Решили спешно строить мост. Согнали народ, и работа вроде бы закипела. Однако работа, выполненная быстро, особенно за счет многолюдья, не всегда хороша. К тому же, как на грех, бояре не сыскали опытного в строительстве мостов артельного голову.

И вот, едва сани с государем въехали на только что возведенный мост, он затрещал и начал клониться на бок. Не миновать бы беды, не прояви расторопность дети боярские: они, бросившись на помощь, обрубили гужи, удерживая сани от падения в ледяную воду. Только шестерка белогривых лошадей ухнула с моста. С призывным ржанием побарахтавшись в студеной воде, они пошли ко дну под вздохи возводивших мост.

Конечно, для русского мужика конь что сын родной, но вздыхали строители не столько от жалости к добрым коням, сколько жалея себя: сейчас дети боярские царева полка, выхватив мечи, посекут их безжалостно, а то побросают живыми в ледяную Москву-реку, не давая выбраться на берег.

Действительно, дети боярские ждали только слова, чтобы расправиться с нерадивыми, но Василий Иванович повелел:

- Отпустите с миром. Без оплаты за плохой труд.

Мост укрепили, но рисковать больше никто не желал. Государя перенесли по мосту на руках, и через некоторое время его наконец доставили в Кремль.

Едва оказавшись в своей опочивальне, Василий Иванович тут же велел звать митрополита, князей Ивана [154] [154] Шуйский Иван Васильевич (?-1542) - князь, боярин, воевода. После смерти брата Василия в 1538 г. принял эстафету в управлении государством при малолетнем великом князе. Организовал заговор против пришедшего к власти И. Бельского. и Василия Шуйских, Михаила Захарьина, Михаила Воронцова, казначея Головина и приказал писать новую духовную грамоту, уничтожив прежнюю, написанную при митрополите Варлааме после рождения у князя Андрея Старицкого сына Владимира, который был назван в ней наследником престола.

- Уничтожим непременно, - пообещал казначей Головин, однако не сделал этого в присутствии всех собравшихся в опочивальне государя, а те в момент великой скорби не обратили на такое нарушение порядка внимания. Их мысли были заняты иными вопросами: что будет сказано о них в духовной, оставят ли в думных боярах, одарят ли землей и чинами?

А Василий Иванович начал диктовать те места в духовной, в какие он намеревался внести изменения:

- Наследник мой - Иван Васильевич. Царь-самодержец всей России. Опекунствовать над ним Верховной боярской думе. В ней - братья мои Юрий и Андрей. С ними двадцать бояр: князья Бельские, Шуйские, Оболенские, Одоевские, Бутурлины, Воронцов, Захарьин, Горбатый, Панков, Микулинский, князь Михаил Глинский, дядя великой княгини царицы Елены и братья мои первые из опекунов. А князь Михаил Глинский и за царицу в ответе.

Диктовал государь духовную с перерывами на отдых, не упуская ничего. Так было принято в те времена: перечислять всю казну, оставляемую наследнику.

Не забыл Василий Иванович оделить своих бояр милостями. Особенно щедро одарил землей младшего брата Андрея Старицкого, отдав ему в вотчинное владение Волок Ламский.

Отпустив писаря, Головина, Шигону и митрополита, Василий Иванович обратился к боярам с напутственным словом:

- Ведаете, державство наше идет от великого князя Киевского Владимира. Мы - природные ваши государи, а вы извечные наши бояре. Служите сыну моему, как и мне служили, блюдите крепко его самодержавие, да царствует он над землей Российской, да будет в ней лад и правда. - После сказанного царь долго лежал молча, набираясь сил, затем продолжил, вроде и не прерывался: - Стойте все за едино, как родные братья, ревностные по благу отечества. Усердствуйте государю-младенцу в правлении и в войнах, охотою проливая кровь свою и не страшась дать тело свое на раздробление не своего личного интереса ради, но державного! А тебе, князь Михаил Глинский, вручаю особую заботу о жене моей Елене и сыне Иване. Возглавив Думу, не позволяй ей решать противное их благу и благу державному.

Голос Василия Ивановича становился все тише и тише. Он, свершив все, что наметил сделать до ухода из этого бренного мира, перестал противиться неизбежному, оттого болезнь, почувствовав это, начала стремительно наступать. Лекари, наблюдавшие за состоянием государя, попросили всех покинуть его покои, и бояре более с облегчением, чем с неудовольствием вытолкались за дверь. Слишком грустным был вид умирающего, а запах гниющего тела вызывал головокружение и тошноту.

У одра остались братья, Михаил Глинский и Захарьин, готовый выполнить любое желание государя.

Размежив глаза, Василий Иванович проговорил едва слышно:

- Смерть передо мною. Вот она - костлявая.

- Благослови сына на государство, - посоветовал Глинский. - Простись и с царицей Еленой, супругой своей.

- Устрашит сына Ивана вид мой, а горестей Елены сам страшусь.

Оба брата и Михаил Глинский принялись убеждать умирающего, что не по-христиански покидать грешную землю, не попрощавшись с самыми близкими, и Василий Иванович в конце концов уступил:

- Сперва сына благословлю. После того пусть - Елена.

Князь Юрий Иванович поспешил за наследником, Андрей Старицкий и Михаил Глинский отправились за царицей.

Юрий Иванович внес младенца в опочивальню государя, и Василий Иванович крестом, который вложили в его дрожащую руку, осенил сына, молвив:

- Да будет на тебе Божья милость. И на детях твоих. Как митрополит Петр благословил крестом сына нашего прародителя великого князя Иоанна Даниловича, так им благословляю тебя, мой сын.

Велев брату Юрию передать Ивана мамке Агриппине, попросил ее: