Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт

- В Копенгаген - дворянина Микулина, он - моя правая рука. В Кенигсберг - дворянина Загряжского.

- Не послать ли над ними бояр думных? Чтоб по-знатней посольство.

- Думаю, нет в том необходимости. Нужно им показать, государь, что не ты имеешь большую нужду в договоре, а в первую голову они. Да и в самом деле, союзы им выгоднее, чем нам. Пошлешь князей, а тем более из бояр думских, иначе все будет выглядеть в их глазах, и они потребуют для себя больших выгод. Приемлемо ли подобное для тебя, государь?

- Разумно. Принимаю. Готовь посольства. Спешно. И чтоб необременительные. Подарки Христиану Второму и барону Альбрехту упаковать во вьюки. Повозок вообще не брать.

- Это вдвое, а то и втрое ускорит движение.

- Подумай еще и о том, как наши тайные союзы станут известны и барону Герберштейну, и королю Сигизмунду. Так все обставь, чтоб уши не торчали.

- Сделаю. Комар носа не подточит.

Свое слово дьяк Посольского приказа сдержал. До выезда в Россию барона Герберштейна обменяться клятвенными грамотами с великим магистром Тевтонского ордена успели. Только с датскими послами случилась заминка, и тогда по совету дьяка Василий Иванович повелел приставам, выделенным для встречи императорского посольства, тянуть время. Каким образом? Делать долгие остановки под предлогом усталости лошадей, нуждающихся в добром отдыхе. Для передвижения выбирать лесные дороги, на которых не слишком разбежишься, а к речкам посольство выводить туда, где нет мостов. Наводить же мосты для переправы не проявляя прыти. Вернее, мельтешить, но без толку. Пусть думают, что у нас нет порядка, нет должной повинности у села, а сами селяне ленивы и неповоротливы. У России не убудет от такого умозаключения иноземцев.

- Вы должны так подгадать, - поучал Василий Иванович приставов, - чтобы под Вязьмой или Волоколамском пересеклись пути барона и датских послов, которые станут возвращаться домой после моего приема. Их общения между собой лучше не допустить, а барону, вроде по установившейся дружбе, шепнуть, что, дескать, с Данией заключен договор против Швеции и Польши с Литвой. Очень важно для державы моей, чтобы вы не оплошали.

- Не оплошаем, государь. Наизнанку вывернемся, стараясь угодить посольству, особенно барону, но мы ж не виноваты, что людишки ленивы и не умеют ловко что-либо делать.

- Вот-вот, лень и глупоумие. И еще - полное непослушание.

Задумка удалась лучше некуда. Судить можно обо всем этом по сообщению барона Герберштейна императору. В нем он пишет и о неустроенности глухих рытвенных дорог, с непролазной грязью в низинах и о полном отсутствии мостов через все до единой речки. Барон описал и нравы русского крестьянина: ленив, неповоротлив, неумеха. Высказал посол недовольство приставами, которые, правда, старались по мере своих сил, но не могли одолеть равнодушие и лень. Так и не догадался ученый и хитрый барон, как характеризовали современники Герберштейна, что его просто-напросто водили за нос, везли не по прямоезжим и ухоженным дорогам, а специально выбирали глухомань. Мог бы понять это, чуть поразмыслив. Ведь после Вязьмы повезли его по широким дорогам с добротными мостами через реки и речушки, но настолько был уверен барон в своей оценке, что не мог уже мыслить о России иначе, как о ленивой и непослушной даже царям стране. Ну, да Бог с ним. Его оценка ничего не могла изменить в самой России.

Вопреки обычаю Кремля откладывать прием прибывающих послов не менее чем на неделю, Василий Иванович назначил барону Сигизмунду Герберштейну встречу в большом тронном зале на следующий же день после его приезда. Правда, сам прием ничем не отличался от других, в которых заинтересована Россия: царский трон на возвышении сверкает драгоценными каменьями, за спиной государя пара белоснежных рынд. Справа от Василия Ивановича - брат Андрей, слева - дьяк Посольского приказа. От них, словно крылья взлетающего лебедя - рынды. В белом бархате, шитом жемчугом, в белых же высоких шапках. «Крылья» эти упираются в лавки, покрытые узорчатыми полавочниками; на лавках расселись бояре по знатности своего рода. Все в мехах и бархате, в куньих горлатных шапках.

Тихо и чинно в тронном зале. Никто не шелохнется. Таково правило. Точно в установленное время туда вошел барон Герберштейн в сопровождении своих людей. Он нес, как что-то священное, запечатанный печатью императора свиток. Перед троном барон поклонился в пояс.

- Мой господин, император великой империи (при этих словах царь встал), и его наследник Карл Второй (Василий Иванович снова встал) шлют тебе, царь всей Руси, слово братской дружбы.

Барон припал на колено перед троном государя и подал ему свиток. Подьячий Посольского приказа, он же толмач, стоял сбоку в нескольких шагах от трона, чтобы, как было принято, взять свиток, но Василий Иванович, жестом остановив его, сам принял послание.

- Мы внимательно изучим слово императора (Герберштейн, поднявшийся с колена, при упоминании об императоре низко поклонился) и без промедления приступим с тобой, барон, к переговорам. Вести переговоры станет от моего имени брат мой, князь Андрей Старицкий, знатные думные бояре. А сейчас тебя, барон, приглашаю отобедать со мной.

Далеко не всем послам выпадала такая честь, и барон поблагодарил Василия Ивановича с поклоном. На этом торжественный прием должен был бы закончиться, но Герберштейн попросил еще слова.

- Слушаю тебя, барон, - сказал царь и нахмурил лицо, Давая понять послу, что тот, нарушив установленный порядок, проявляет бестактность.

Барон же вроде бы вовсе не заметил недовольства царского, заговорил не тоном просителя, а уверенно, полагая, что об отказе нечего даже думать.

- Король польский Сигизмунд Казимирович Ягеллон. - Сделав паузу, Герберштейн ожидал, что царь хотя бы привстанет, но тот продолжал сидеть, и послу ничего не оставалось, как продолжить дальше: - Польский король послал к тебе посольство, оно прибудет примерно через неделю. Прошу тебя принять послов с достоинством.

- Мы не договаривались с Сигизмундом обмениваться посольствами, - невозмутимо заметил государь.

- Это мой совет королю польскому. Он не желал, но я убедил его.

- Из уважения к тебе, барон Герберштейн, приму. Теперь же - в трапезную. Остальные вопросы, все недоговоренное - на переговорах. Отдохнешь с дороги день-другой и - за дело.

Переговоры начались на третий день утром. После молитв. Андрея Старицкого благословил сам митрополит.

По установленному обряду первое слово было за князем Андреем:

- Царь всей России, великий князь Московский, князь Тверской, Ярославский, Рязанский, Казанский, Смоленский и иных всех земель российских, внимательно изучил послание императора и готов ответить на все его предложения. Поочередно. С чего начнем?