Галина Романова - Иван Берладник. Изгой

Иван кивнул и ударил коня под бока, вырываясь вперёд.

- За мной, други! - зычно гаркнул он, вздымая из ножен меч. - Берлад! Берлад!

- Берлад! - отозвалось несколько сотен глоток.

Они набросились на дорогобужцев Владимира Андреевича сбоку, ударили, отрезая от городских стен, схлестнулись в отчаянной сече, мстя за отступление от Чернигова, за разгром, за бегство через леса и болота, за сидение в вятичских лесах, за своё изгойство, за то, что сейчас им не дают вернуться домой.

Сперва дорогобужцы опешили - не ждали столь внезапного и бешеного натиска. Потому берладникам сопутствовала удача. Владимир Андреевич опомнился поздно - когда уже часть посада была очищена от его ратников и битва пошла среди горелых останков изоб и клетей. Он сам бросился в бой, увлекая за собой остальных и уже почти оттеснил берладников от ворот, но тут одновременно вмешались две силы.

Увидев, что к ним прорывается подмога, выревцы растворили ворота, выпуская своё ополчение, которое, хоть и было в большинстве своём пешим, всё же привыкло в стычках с половцами держать в руках оружие и с маху ударило во фланг дорогобужской коннице, остановив правое крыло Владимировых полков. И сразу после этого из-за леса показалась ещё одна рать. Если ударят и они, это могло означать разгром, ибо трудно было издалека оценить, сколько там мечей и копий.

И Владимир Андреевич дрогнул. Несмотря на то что был Мономашичем, он слишком молод, привык, чтобы в бою началовал другой, и поспешил сгоряча отдать приказ отходить. Дорогобужцы ослабили натиск, отступили от стен - и конница Берладника, смешавшись с городским ополчением, прорвалась к воротам.

- Князь! Князь! Слава князю Ивану! - орали так, что было слышно даже осаждающим. Город ликовал. Даже воины на стенах махали руками и потрясали копьями и мечами. Это была удача. Воинское счастье, ибо рядом с князем всегда сражаться сподручнее.

- Князь Иван? - обернулся Владимир к своему боярину Гавриле Васильевичу. - Какой князь Иван?

- Берладник, - ответил тот.

- Берладник? Изгой Берладник? А разве у него есть удел? - не поверил Владимир.

- Выходит, есть…

Владимир Андреевич помрачнел. Если тут объявился Берладник, то жди Изяслава Давидича. Потерявший всё бывший великий князь может стереть его в порошок - загнанная в угол лисица справится с медведем. Тем более покоя не давала та дружина, что стояла в леске… Значит, придётся отходить, пока не зажали с двух сторон.

Дорогобужский князь напрасно волновался - Изяслав Давидич и не собирался вступать в бой. Он выдвинул свою дружину единственно для того, чтобы под шумок кратчайшим путём добраться до Зарытоя и затвориться за его стенами.

…Иван не думал сейчас ни о чём. Окружённый толпами ликующих горожан, во главе своей рати он ехал по городу. Осада спадёт не через час, ещё день-два враги проторчат под стенами, проверяя горожан на крепость, но с князем выревцы были готовы сидеть в осаде до зимы. Они были счастливы, и Иван был счастлив вместе с ними. Он почти любил этот город.

И когда он въехал на княжий двор и с крыльца навстречу с отчаянным криком кинулась Елена - в простом платье, сбившемся уборе, заплаканная и счастливая, он подхватил её на лету, усадил перед собой на коня и, обняв, жадно поцеловал в губы.

- Иванушка! Лада мой!

- Оленя…

- Вернулся…

Она спрятала лицо на его широкой груди. Иван спешился и на руках внёс драгоценную ношу по ступеням в свой терем.

За разгром орд хана Сартуза надо было отомстить, и половецкие орды осенью второй раз пришли на призыв Изяслава Давидича. Оказавшись во главе многих орд, бывший великий князь пошёл прямиком к Воробеиню и Росуси, а оттуда, по пути разоряя все города и волости, скорым ходом двинулся во Вжищ, где притаился, пережидая лихолетье, его сыновец Святослав Владимирич. Шестнадцатилетний юноша ежедённо ждал, что на него пойдут войной и обрадовался стрыю, хотя прежде особой любви между ними не было. Собрав полки, они вдвоём на исходе осени вторглись в южные пределы Смоленских земель, где сидел старший Ростиславич, женатый на дочери Святослава Ольжича и имевший от неё уже двух сыновей. Под натиском половецких орд пали Зарой и Изяславль, погорели посады вокруг Пацыня, на севере дошли почти до Облови, а на закате - до Прупоя и Кричева. Помешали холода и распутица, грязь и ранняя зима с необычно обильными снегопадами. Опасаясь, что на обратном пути измотаются кони, да и большинство полоняников не выдержат перегона, половецкие ханы один за другим стали откатываться обратно в степь. Изяслав с сыновцем, боясь мести Романа Рюриковича, затворился во Вжище.

Уже оттуда он послал гонца во Владимир, к Андрею Юрьичу, который единственный не вмешивался в южные свары, для себя раз и навсегда зачеркнув и Киев, и притязания на великое княжение. У него были свои заботы, и он бы не ответил даже послам юного Святослава Владимирича, если бы тот не просил в жены его дочку.

Софья Андреевна была меньшой дочерью Андрея и самой любимой. Он согласился, не раздумывая. Собрал полки и, доверив вести их старшему сыну Изяслава, отправил ко Вжищу.

Желая мести за разорение Черниговщины и части Смоленщины, тем временем Вжищ обступили полки всех союзных князей - пришли почти все Ольжичи, примчался Владимир Андреевич, великий князь Ростислав прислал сына Рюрика с полками. Даже галицкая помощь, ведомая Константином Серославичем - и то прибыла. Девять недель длилась осада, пока не пришла весть о том, что с Ростова движется рать Андрея Юрьевича - полки ростово-суздальские с муромлянами. Боясь новой свары, князья Ольжичи дали Изяславу Давидичу мир, воротив часть городов со Стародубом и Брянском, и откатились восвояси. А Изяслав Давидич выехал с сыновцем в Волок Ламской, куда вскорости доставили юную Софью Андреевну - играть свадьбу.

Но, видать, такой был год, что мир держался недолго. Не прошло и месяца, как дошли до Изяслава Давидича вести - рассорившись с отцом, бежал в Курск Олег, старший сын Святослава Черниговского. Молодого князя чуть было не взяли в полон в Киеве, и он, злой на отца за то, что готов был отдать его на расправу великому князю, отъехал от него.

Это была удача. Не теряя времени, Изяслав послал в Курск Ивана Берладника. Даже скорее не послал, а сослал, ибо видеть подле себя выревского князя с недавних пор было ему в тягость. Не сумел Изяслав Давидич подавить в себе подозрения: непрестанно вспоминал, как прощалась княгиня, когда шли они на Чернигов - прощалась с Иваном, а не с законным супругом! - потом на ум приходило стояние под Вырем. Вроде Иван показал себя молодцом - спас и княгиню, и казну, - а всё-таки глодало что-то в глубине души. Ведь несколько дней после того провели наедине. Мало ли что могло приключиться… От всех этих измышлений у старого князя пропадали сон и аппетит, он сделался раздражительным и мнительным. Отправив Берладника в Курск, он поспешил к молодой жене в изложню.