Вадим Полуян - Ослепительный нож

Прибывшие из-под венца в Боровске князь и княгиня с дороги отдыхали в тенистом огороде под наливными яблоками.

- Зело душисто! - похвалила плод Евфимия.

Андрей Фёдорыч Голтяев, принёсший первым поздравления племяннику и давешней знакомке, удоволенно смотрел, как молодые любуются его поминком - ожерельем с жемчужным саженьем и яхонтами великими: перебрала дар в тонких перстах Евфимия, передала супругу. Приняв от молодых все изъявленья благодарности, «дядя Голтяй», как с детства звал его Василий, поведывал потонку придворные, кремлёвские и прочие иные новости. Великая княгиня Марья запрошлый год родила сына Бориса и снова на сносях. Казначей Владимир Ховрин построил каменную церковь Воздвиженья взамен такой же каменной, распавшейся в пожаре, что объял Москву тотчас после пленения Василиуса при Суздалыцине. Митрополит Иона заложил в своём дворе палату каменную, в ней церковь Ризопо-ложения. Третьего дня надвинулась на Кремль чёрная туча, гром поразил кровлю собора Архангела Михаила, буря поломала крест…

- Андрей Фёдорыч! - уныло прервала Евфимия. - Не мучь нас тучами и бурями, взгляни, как рассиялось солнышко!

- И вправду, дядюшка Голтяй, - сказал Боровский, - уважь приятным…

- Извольте! - поднял руки Андрей Фёдорыч. - В Троицко-Сергиевом монастыре - новый игумен по великокняжьему прошению он принят братией.

- Кто? - украсил шею своей любавы яхонтовым ожерельем Ярославич.

- Из Ферапонтовой обители, именем Мартиниан, - сказал Голтяев.

- Мартиниан? - покинула скамью Евфимия. - Благая новость!

- Что знаешь ты о нём? - спросил Голтяев.

- О, многое! - воскликнула княгиня. - Сопровождая сверженного венценосца в Белозерский монастырь, я удостоилась беседы двух игумнов, тамошнего Трифона и Ферапонтова Мартиниана. Оба, на себя взяв грех, разрешили ослеплённого от клятвы, данной Шемяке. Этим и вернули стол Василиусу.

- Благодарность наш великий князь блюдёт, - отметил Андрей Фёдорыч. - Что ж, Трифон стар. Мартиниан же полон сил, вот и возвышен на великое служение в Дом Сергия. Сейчас он в Чудовом монастыре, митрополичий гость. Не ранее, спустя седмицу, возвратится к Троице. Так говорят духовные… А впрочем, - перебил себя «дядя Голтяй», - совсем забыл порадовать внучатого племянничка Ивана. Литовский посол Гарман по моему заказу получил из земли фрягов чудную музикию. Вчера доставили с великим бережением. Нельзя в пути стряхнуть! Вот ждал приезда Ванечки, чтоб в вашем тереме сия музикия играла.

Иван, Евфимьин пасынок, как раз был тут как тут. Пришёл к отцу, по всему видно, с делом, да заслушался. Не перебил, пока всё не дослушал о фряжском чуде. Потом оповестил:

- Явился государев позовник. Тебя, батюшка, ждут срочно во дворце.

- Придётся отложить семейное застолье, - виновато посмотрел Василий на Голтяева.

- Что ж, мы ведь друг от друга не за тридевять земель, - ответил Андрей Фёдорыч. - Позов властителя не терпит с исполнением. Воротишься, дай знать. Я тут же буду.

- Батюшка! - взмолился княжич. - Дозволь поехать с дедом, посмотреть диковину?

Князь колебался.

- Не смущайся, - замолвил слово за внучатого племянника бездетный дед. - Вернусь, и Ваню привезу.

Василий Ярославич кивнул согласно и сказал жене:

- Вели, Офимушка, пусть Дарьица при солнце погуляет с детками.

- Сама похожу с ними, - откликнулась Евфимия. Иван поспешил в терем опрянуться для гостевания. Гость и княгиня с князем вышли с огорода во двор. У красного крыльца к ним подступил кудлатый бородач:

- Конюшего не ищешь, господине? Княгиня просияла:

- Ядрейко! Как меня нашёл? Старый знакомец ухмыльнулся:

- Лишь заткнутым ушам не слышно на Москве, что ты жена Боровского.

Евфимия затеребила мужа:

- Друг мой…

- А мне как раз конюший нужен, - угодил ей Ярославич. - Готовь коня. Поеду во дворец.

- Добро, - расправил бороду Ядрейко и пошёл, как будто издавна был здесь своим.

Евфимия с Голтяевым остались у крыльца одни.

- Твой муж поступил смело, - отметил Андрей Фёдорович. - В прошлый свой приезд он мне открыл: Василиус грозит большими бедами, коль станешь ты княгинею Боровскою. Племянник мой не внял угрозам. Его любовь превыше страхов. Ответь и ты любовью.

- Отвечу, - молвила Евфимия. - Однако же в сей час меня заботит: не для худа ли его позвал Василиус?

Голтяев успокоил:

- Меж ними не быть худу. Государь шурину обязан многим. Ярославич для него и в ссылку шёл, и в бой. А благодарность наш великий князь блюдёт! - повторил потомственный вельможа недавние свои слова.

Пришёл Иван. И дедушка двоюродный с племянником внучатым укатили. Потом подвёл коня Ядрейко вышедшему Ярославичу и сам отправился сопровождать Боровского. Евфимия с крыльца махнула платчиком: до скорой встречи! Резво поднялась наверх, взяла у Дарьи Кснятку с Лушей.

- Ма-а-атунька! Выдь с нами за ворота. Надоело в огороде! - просилась Луша, соскакнув с крыльца.

Евфимия, взяв за руки детей, вышла в проулок. Решила прогуляться на Подол, к Тайницким воротам. Миновала церковку святого Афанасия. У паперти Трёх исповедников стояла пара вороных под чёрными попонами, запряжённая в кречел, погребальный одр. Вот вышли несколько скорбящих. Вынесли открытый гроб с телом седого мужа. Глаза - в тёмной повязке. Из-за неё не разобрать лица. За гробом… А за гробом-то… Евфимия похолодела: Устинья! Устя… Как переменилась!

Установили домовину на скамью. Устинья подошла, склонилась, дабы коснуться лба покойного. Больше никто не подошёл. Гроб стали подымать на погребальный одр. Устя отошла в сторонку, увидала тётку.

- Евфимьюшка?..

Не бросились в объятия друг другу. Смотрели молча. Евфимия обронила:

- Ты… была… с ним…

Спутница Косого вскинула восковой лик:

- Тотчас по ослеплении явилась. Служила до последни. Деток Бог не дал.

- Жила-то с ним по доброте или неволею? Племяшка закраснелась:

- Сперва по доброте, потом неволею… - И присовокупила: - Дмитрий Юрьевич Шемяка, будучи на государстве, хотел получшить наше житие, да не поспел.

- Кто здесь из близких? - показала взором на людей Евфимия.

- Челядь, - сказала Устя. И спросила, глядя на Кснятку с Лушей: - Твои детки?

- Мои.

- Вот погребу Василья Юрьича, - вздохнула Устя, - вернусь в Тверь к матушке и тётке, тут же постригусь. Освободил для иночества Васенька меня, несчастную…

Евфимия приблизилась, поцеловала в щёку. Устя ответила сухим холодным поцелуем. Словно перенесла со лба покойника прощальное его лобзание.

Евфимия поспешно пожелала:

- Храни тебя Господь! И отошла.

Кснятка и Луша ворковали перед нею, держась за руки.

- Вернемтесь, птенчики, в наш огород, - звала княгиня. - Каждому сорву по яблочку душистому.

- И по янтарной грушеньке! - сказала Луша.