Вадим Полуян - Ослепительный нож

Боярышня молчала. Он, некоторое время переждав, продолжил:

- Матушка покойная рассказывала о твоём побеге… Я всё ж решился… Сегодня такой день!

Евфимия прищурила глаза и усмехнулась.

- Плохой нынче для меня день, Васёныш! - назвала она Косого, как называла в детстве. - Однако вот что тебе скажу… Только не держи зла, как прежде не держал, чего б ни говорила. Конечно, за любовь прими поклон. Да и запомни: когда наступит день стократ страшнее нынешнего, я и тогда не соглашусь идти с тобою под венец. Не по какой иной причине, как по одной-единственной: не люб ты мне, как муж. Люблю, как старого приятеля. И коль останешься таким, любить не перестану. Не встретился покуда человек, кому бы сердце отдала по своей воле. По батюшкиной согласилась стать женой Василиуса. С теперешнего дня и батюшку не стану слушать.

- Выйдешь из отцовой воли? - спросил Косой. Евфимия кивнула и низко опустила голову.

- Я ждал сурового ответа, - встал Василий Юрьич. - Не заподозри, будто осмелел от твоего несчастья. Просто должен был сказать: пусть я тебе не люб, да ты мне люба. Таковой останешься до гроба. А бесчестье, претерпенное тобою нынче, - не несчастье. Верь моим словам.

В крестовой начиналось обручение, а Всеволожи отъезжали от ворот Марьи Голтяевой. Евфимия всматривалась в золотой поток деревьев за слюдяным оконцем. Казалось, карета, словно лодка, шла против течения. Иван Дмитрич сидел сгорбившись, стеная от душевной раны. Из уст его рвались тяжёлые слова:

- Облихован… Возненавижен…

Потом стали складываться горькие речи:

- Ох, какое оправдание примет допустивший это? Будет ему воздаянием преисподний ад, прелютый огнь, немилосердные муки… А как льстил в Орде пред царским судилищем! - встрепенулся боярин. - Какие давал клятвы! - Он вновь поник. - О лесть, зла есть! До обличения сладка, обличена же зла есть!.. Теперь хоть весь исклянись, не поверю! У них где клятва, тут и преступление… Неверница правды! - вымолвил он уже о Софье… - Объясниться не пожелала, к келейной беседе не допустила, как и её сынок. Дочь Всеволожа, видишь ли, венценосцу не ровня. Шалишь! Моя Евфимия с Марькой, Голтяихиной внукой, поровень. Моя Устя тоже внучка Владимира Храброго. Мой дед Александр Всеволодович - смоленский князь. Мой отец с дядею - тоже куликовские герои. В дядином полку сражался чудный инок Пересвет, благословлённый преподобным Сергием. Отец мой был великокняжеский наместник в Нижнем Новгороде, воевода. Сын великого князя Тверского, не погребав, взял в жены дочь мою. Другую дочь взял сын Храброго…

- Батюшка! - взмолилась Евфимия. - Отложи гнев. Призови безгневие.

Иван Дмитрич поглядел на дочь, как безумный.

- Ты ли говоришь о безгневии? - Он помолчал, как бы через силу что-то соображая, потом обрушился на Евфимию: - Нашла с кем знаться! Видел эту казотку краковскую! Анисья её за тобой посылала в Нивны. Что ты с нею без меня весь год делала? То-то Витовтовна вне себя. Срам произнесть: в портах скакала на коне, билась на мечах, забыв женский образ. Проклятая Акилина Мамонова, заводчица всяких бед! Она сбивала с понталыку. Иначе не было бы повода у каверзной литвинки входить с тобой в немирье, нарушать данную мне клятву.

Евфимия молчала, припоминая рассуждения покойной Анастасии Юрьевны об отводной клятве. Боярин тоже замолчал. Потом дрожащей рукой сжал дочерину руку.

- Прости, ради Христа. В одержании я, во власти дурных чувств.

- Не казнись, - вымолвила боярышня. - Оставь всё, как есть. Ни в чём, кроме моего обручения, тебе не отказано. Смирись в прежнем чине. Сломи обиду.

Всеволож резко рассмеялся.

- Не велик чин - обойдёныш!

Карета отпрыгала на ухабах, пошла ровнее, тише. Ехали по Великой улице.

- Единомышленник сатанин! - проскрежетал Иван Дмитрич с прежней злобой. - Враг проклятый!.. Ненадобный шпынь!.. Злой, пронырливый злодей!.. На оном веке рассудит нас с тобою Бог, опричь того мне нечем от тебя оборониться… Нет, позволь, как нечем? Ты откинул от дела омерзелого холопа. Я же отдаю тебе моё крестное целование. Как восклицали древние латиняне: «Катилина, доколе будешь испытывать наше терпение?» Слушай меня, Евфимия, - обратился боярин к дочери. - Нынче же соберёмся всем домом и - в Галич, к Юрию Дмитричу!

- Батюшка, Бог с тобою! - испугалась боярышня.

- Мыслишь, батька спятил с ума? - осклабился Всеволож. - Нет, я в своём уме. Отдаюсь на милость врага. Хочет - казнит, хочет - сделает другом. Лучше воистину принять злому животу моему конец и навеки свободну быть, нежели поступать противно правде.

- Станешь инокняженцем? - испугалась Евфимия. - Это же перевет, измена!

Она невольно вспомнила пророчество Анастасии Юрьевны и содрогнулась: сбудутся ли слова мёртвой до конца? «Ты непременно будешь женой Василия. Не Софьиного, моего…»

- Это не перевет, - успокаивал тем временем отец. - Это законная для боярина перемена князя. Перейду от Василиуса к его сопернику. И да погибнет неблагодарный!

- Не разжигай пламени, любезнейший отец мой! - взмолилась дочь. - Не поступай опрометчиво.

- Моё решение несовратно, - заявил Иван Дмитрич. - Нынче же соберёмся. По пути заедем в Тверь. Анисия свидится со вдовой сестрой. Я же великого князя Бориса Александровича призову в союзники. Месть будет ужасной. Пусть ждёт вероломный измётных грамот.

- Подумай о государстве, батюшка, - пылко возразила Евфимия. - Вспомни о давно минувших усобицах, что привели к татарщине.

- Под державой клятвопреступника государству не быть счастливу, - с неменьшим пылом произнёс Иван Дмитрич.

Карета остановилась.

- Мы дома? - обрадовалась боярышня.

- Нет, - сказал Иван Дмитрич. - Я заблаговременно приказал стать у Ховринского двора, возле церкви Воздвиженья. Взойдём вместе. Хочу поставить свечу.

- Хочешь испросить Божьего благословения на отчаянный свой поступок? - спросила дочь, выходя следом за отцом из кареты.

Иван Дмитрич промолчал.

- Я останусь на Москве, в нашем доме, - заявила она решительно и прибавила, дабы смягчить невиданное ослушание: - Приложу старания сберечь дом.

- Ты выйдешь за Василия. Не Васильевича, а Юрьевича, - нежданно объявил отец.

- За Косого? - задохнулась Всеволожа.

Боярин, подав милостыню, задержался в храмовом притворе и угрюмо молвил дочери:

- Не за Косого, а за Василья Юрьича. Моё решенье несовратно!

Взяв в ящике свечу, он медленно прошествовал на середину храма, стал пред аналоем, приложился к праздничной иконе и…

Евфимия увидела: отец ставит свечку комлем вверх - и ужаснулась. Это же обидящая свеча! От Акилины Гавриловны узнала: обидящая свеча ставится от обиженного на погибель обидевшему. До чего безрассуден гнев отца! Ей представился Василиус в гробу. Потом - Витовтовна в гробу. А на великокняжеском столе… Ведь Юрий Дмитрич уже стар. А кто за ним? Василий Юрьевич Косой, согласно старшинству? О, Боже!