Вадим Полуян - Ослепительный нож

После похорон боярина Иоанна, погребённого не в Кремле, а на общем кладбище с чёрными людьми, дом быстро опустел. Первыми его оставляли холопи, отпущенные наследницей по наказу покойного. Затем вольные домочадцы покинули многолетнюю службу по найму. Последними уходили Кумганец со своей любавой Полагьей, щедро одарённые пенязями и ценной рухлядью. «Прости, моя госпожа!» - упала сенная девушка в ноги Евфимии. «Бог простит. Бог даст счастья», - поднимала её боярышня. Полагья сообщила, что они с Кумганцем намереваются пробираться в Вятскую республику, где данщики и боровщики не обирают народ, где бояре введённые не самовластвуют в городах, а путные, состоящие в должностях при дворе, не получают кормления неправедными поборами, где вместо околичников в околотках, становщиков на станах, волостелей в волостях, наместников в городах наблюдают жизнь и порядок выборные, совестливые люди. Там Полагья с Кумганцем на боярышнины щедроты купят землицу, обвенчаются и заживут семейно в сладостных трудах, прочном покое. Всеволожа, поразмыслив, не посоветовала им такого заманчивого пути. По её рассуждению великие князья Суздальской земли не потерпят непокорных вятчан, помогающих удельным властителям в любой подирушке или усобице против московской власти. Вятке сильная Москва - меч над головой, Москве же смутьянка-Вятка нож в спину. Потому скорее рано, нежели поздно, дотянется рука ежели не Василиуса, занятого внутреннею борьбою, то его более удачливого преемника, непременно дотянется до вятчан, и наступит там плач и скрежет зубов, как в Писании сказано, и житье там окажется нетерпимее здешнего [6] Вятская республика была взята войсками Василия II и обложена данью в 1459 году (через шестнадцать лет после описываемых событий). . Полагья внимательно слушала, а потом сказала: «Понадобится, Евфимьюшка, приклонить голову, прибудь в Хлынов [7] Хлынов - главный город Вятской республики. Позднее - Вятка, Киров. , найди в красных рядах товарника Филиппа Казачковича, новгородского гостя, он нашему Кумганцу какая-то вода на киселе, он тебе и укажет нас, а мы до скончания живота - твои слуги». Что поделаешь с тугомыслицей? С тем и покинули якобы выморочный дом будущие вятчане. Остался один Олфёр Савёлов. Этот стоял на своём, аки столп, неподвластный бурям: «От тебя, госпожа, - ни шагу!»

Чуть ли не ежедень наведывалась Акилина Гавриловна. Она и Андрей Дмитрич Мамон помимо домочадцев были единственными, отдавшими последний долг опальному Всеволожу. Без них Евфимия не одолела бы горьких, суетных, хлопотных похорон. «Дочь моя восприемная! - ласкала её амма Гнева. - Отправлю-ка тебя в Нивны с Властой. Подал её от оборотня Василиуса и его злицы-матушки. Бонедя уж там, у лесных сестёр. Карион, её суженый, оказался в числе пятерых, умчавшихся ополночь с бывшим великим князем в Галич. Разлучила временно их судьба. Вот и тебя приютят сестрицы-тайнницы, да так, что никакой соглядатай не обнаружит». Евфимия согласилась, мечтая втайне уговорить Агафоклию подвергнуть её успенью, послать душу в паломничество лет на двести в будущее. Пусть там ждёт ссылка за Камень, в землю Югорскую, однако ж вместе с семьёй. Здесь же кроме пестуньи Акилины Гавриловны не осталось у круглой сироты ни одного истинно близкого человека, ради коего стоило бы продолжать жить. Договорились отправиться с Властой в последний урочный день. Узнав решение госпожи, конюший Олфёр Савёлов нипочём не согласился оставить её, настоял ехать в собственной карете и самому быть возницею. Перед тем ему требовалось завершить кое-какие домашние дела, кое с кем рассчитаться. Он исчез на несколько дней. Объявился лишь нынче поутру. Тут же принялся готовить отъезд. Коробья Евфимьины были собраны. Она ожидала В ласту. Мамоны же, спустя день, должны были сопровождать своего князя в Можайск, а после приехать в Нивны, где все и встретятся.

Почернели завязи яблок, прихваченные откуда ни возьмись летним заморозком. Облетел цвет сирени. Евфимия пошла к дому и уже по пути услышала зов Олфёра из отворенного окна столовой палаты:

- Госпожа, всё готово!

Ещё с утра он вызвался за отсутствием кухарки Домницы самолично изготовить естьё. Евфимия нашла на столе жаркое из куриных кишочков и печени. Славный на вкус вышел потрошок. И лицо Олфёра сияло. Он, как заправский кравчий, прислуживал у стола. Евфимия со стыдом вспомнила, что намедни говорила Акилине Гавриловне, дескать, есть люди, без причин действующие на нас неприятно. Нечего им поставить в вину, а неуютно при них и тошно. К таким она отнесла Олфёра. И вот каялась про себя. Самый верный слуга! Хотя и теперь под его улыбчивым взором боярышню мороз подирал по коже. Явилась Власта.

- Мой узелок в карете.

Олфёр тут же под благовидным предлогом вышел. Перед отъездом предстояла последняя проверка всего и вся.

- Я рада. Мысли твои покойны, - примолвливала Власта, помогая одеться боярышне.

Прощальный взор на родовое гнездо был брошен сквозь слёзы.

Карета с одинокой орлицей в гербе дёрнулась и покатила со двора.

В оставленные ворота по-хозяйски входили чужие люди.

«Прощай, мой прекрасный рай!»

Вот уже и застенье. Колеса протарахтели по брёвнам моста над Неглинной. Кони помчали по Воздвиженке мимо купеческих теремов к Можайской дороге. Боярышня Всеволожа удалялась в изгнание, может быть, до скончания живота.

- У тебя мысли злые, сестрица, - внезапно сказала Власта, - Отвлекись мыслями.

Только что Евфимия вспомнила слова псалмопевца Давида, сказанные много веков назад как бы о нынешнем великом князе московском: «Ты сирот оставлял с пустыми руками. За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас, или тьма, в которой ты ничего не видишь».

- Поведай, умница, - попросила Власта, - пришёл ли в нашу землю покой с возвращением законного венценосца?

- Распря лишь начинается, - провела нежными перстами Евфимия по загрубевшей в лесной работе руке своей спутницы. - Князь галицкий уступил, старшие же сыновья его не вложили меч в ножны. А родитель отстанет ли от детей? На харатейном пергаменте и отстанет, а в жизни нет. Ратная же доблесть Василиуса, судя по Клязьминской битве, сомнительна. Вот и жди вскорости нового великого князя на Москве…