Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины

— А не спросить ли нам раввина? — предложил Иосиф. — Может быть, он разрешит нам развязать узлы и использовать снадобья.

Кто-то резво побежал на поиски раввина, и по прошествии некоторого времени, показавшегося очень долгим, тот появился из темноты и подошел к шатру.

— Дайте мне взглянуть на ребенка, — потребовал раввин и, направившись прямо к Руфи, велел ей открыть рот. — Не вижу ничего опасного, — заявил он, взглянув.

— Да, а зуб-то болит, — захныкала Руфь.

— Можно нам развязать узел, в котором находится порошок? — спросил Иосиф.

— Можешь ли ты развязать узел одной рукой? — вопросом отвечал раввин.

— Нет, это надежный узел, предназначенный для долгого путешествия.

Раввин покачал головой.

— Тогда и говорить нечего. Закон вам известен. — Он обратился к Руфи: — Крепись, дитя. Ночь уже движется к утру, до завтрашнего заката осталось не так уж долго. — Он обвел всех взглядом и, уже собираясь уйти, с огорченным видом добавил: — Мне очень жаль, но ведь, даже будь снадобье под рукой, пользоваться им в Шаббат все равно нельзя. Ты, Иосиф, и сам это прекрасно знаешь.

После того как раввин ушел, Иосиф подошел к дочери и сел с ней рядом, сжимая ее руку, когда она вздрагивала от боли. Так прошло какое-то время. Потом он поглядел ей в глаза, встал, подошел к вьюку и медленно развязал узел.

— Я сделаю особое подношение, чтобы покрыть этот грех, — молвил отец семейства. — Простится он мне или нет, но я не могу просто так ждать завтрашнего дня, видя, как страдает мое дитя.

Он достал лекарство и вручил его Руфи.

Вскоре посте этого все разбрелись по своим подстилкам, чтобы отойти ко сну. Гостей, Марию, ее троюродных сестер и Кассию устроили рядом, в одном углу шатра. Уже зевая, Мария развязала свой пояс, отложила в сторонку вместе с плащом и улыбнулась. подумав, как здорово иметь свою тайну. И вообще, Шаббат выдался замечательный. Оказывается, как бы ни было хорошо дома, иногда совсем не вредно оторваться от семейного очага, повидать новых людей и побыть кем-то другим. Или, может быть, не другим, а самой собой — настоящей. Ведь, по сути, она себя еще толком не знала.

Спала Мария очень крепко, общее шевеление на рассвете ее не пробудило, и, когда она наконец присела и протерла глаза, все уже встали. Поспешно одевшись, девочка выбралась из шатра.

Небо уже было ясным и голубым: полоска рассвета давно исчезла.

Усевшись в круг, паломники слегка перекусили хлебом и сыром, в то время как небо над головой становилось все ярче. Нежные запахи раннего утра сулили такой прекрасный день, какой только может обещать земля.

— Если первый день Шаббата был так же прекрасен, неудивительно, что Господь отдохнул и назвал свою работу очень хорошей, — сказал Иисус.

Он медленно жевал кусочек хлеба и озирался по сторонам с глубоким удовлетворением. Все по очереди кивнули — казалось, будто сам воздух источает умиротворение.

— Да, — мелодичным голосом отозвалась мать Иисуса и жестом, почти столь же грациозным, как у танцовщицы, передала налево от себя корзинку со смоквами.

«А ведь она красивая, — подумала Мария, — просто до сих пор я этого почему-то не замечала. Она гораздо красивее моей матери».

Последняя мысль породила у девочки чувство вины, как будто она в чем-то предала родную мать.

Остаток дня, а он мог показаться одновременно и длинным и коротким, провели в удовольствиях праздности, сочетавшихся с особыми обрядами.

Не возбранялось беседовать, петь, совершать прогулки, кормить животных и самим вкушать заранее приготовленную пищу и просто предаваться мечтам. Но кроме того, возносились особые молитвы — люди молились и сообща, и порознь. Важнейшей из них по традиции считалась древняя молитва Шема: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть». [8] Вт. 6. 4

Мария приметила, что Иисус сидит один под маленьким деревом и, судя по всему, дремлет. Однако, присмотревшись, она поняла, что он не спит, а глубоко сосредоточился на чем-то внутри себя. Не желая ему мешать, девочка попятилась, но было уже поздно — он увидел ее и жестом подозвал к себе.

— Прости, — сказала она.

— За что?

Иисус казался вовсе не раздраженным, а искренне недоумевающим.

— За то, что потревожила тебя.

— Я ведь сижу здесь, на виду у всех, на открытом месте. — Он улыбнулся. — Как можно потревожить того, кто вовсе не ищет уединения?

— Но ты был погружен в себя, — настаивала Мария. — Наверное, тебе хотелось побыть одному.

— В общем, нет, — сказал Иисус. — Скорее, я просто ждал, когда произойдет что-нибудь интересное.

— Например?

— Что угодно. Все, что происходит, интересно, если ты умеешь присмотреться к этому как следует. Как вон та ящерка, — он медленно наклонил голову, чтобы не спугнуть животное, — Которая пытается решить, выходить ей из расщелины или нет.

— Ну и что интересного в ящерке?

Мария не находила ящериц особо интересными, хотя никогда толком к ним не присматривалась. Они ведь знай снуют туда-сюда, да так быстро!

— Неужели ты не находишь ящериц удивительными? — спросил Иисус с серьезным видом. Или это и вправду его так интересовало? — У них такая необычная, бугристая кожа. А как двигаются их конечности — совсем иначе, чем у других зверушек с четырьмя ногами. Они переставляют каждую лапку по отдельности, а не парами. Должно быть, создавая их, Господь хотел показать, что существует множество способов передвижения и возможностей бегать.

— А как насчет змей? — спросила Мария. — Непонятно, как они вообще могут двигаться, причем так быстро, не имея никаких лапок.

— Да, змеи — это еще лучший пример. Господь очень умно научил их ползать и вести полноценную жизнь, показав, что отсутствие чего-либо вовсе этому не мешает.

— Нам ведь не позволено есть их, — заметила Мария. — Интересно, этим запретом Господь хотел защитить их или нас?

— Ну вот, теперь мы действительно празднуем Шаббат, — неожиданно заявил Иисус. — Именно для таких удовольствий он и предназначен.

Мария не вполне поняла его. Он был странным человеком и говорил порой чудные вещи, но все равно ей нравился. Вообще-то люди со странностями ее пугали, поскольку в большинстве своем были неразумны, и никто не знал, чего от них ожидать. Но этот молодой человек, напротив, выглядел в высшей степени умным и достойным доверия. Поэтому она сочла возможным честно признаться:

— Я не поняла, что ты имел в виду.

— Шаббат предназначается не просто для безделья, но для высоких раздумий, способствующих постижению Божественного промысла. Наша с тобой беседа в этом отношении как нельзя лучше соответствует духу Шаббата.

— Высокие раздумья о ящерице? — Девочка не удержалась и прыснула от смеха.