Дмитрий Абрамов - Гражданская война. Миссия России

– Вспомни, Али, как ты сам рассказывал мне о том, что случилось с твоей семьей еще в начале войны. Как бы ты выжил, если бы твой хозяин Юлдузбай не пожалел тебя, не накормил, не привез к себе домой? – уговаривал Кирилл.

– Да, биле такое. Но потом он меня пастух держаль. Овцы пас, голодный биль, драный ходиль, – соглашался, но и сопротивлялся Али.

– Да мы этого мальчика домой не повезем и овец пасти не заставим. Завтра отведем его в порт и отдадим его своим, – говорил Изгнанников.

И Али согласился с ним. На следующий день они действительно пошли в порт и повели с собой мальчика. Там Кирилл подвел ребенка к перепуганным греческим женщинам. Гречанки увидели, как он надел на мальчика крестик, перекрестил его и жестами показал, что женщины могут забрать его. Те испуганно пытались дать понять, что у них нет денег. Кирилл отрицательным жестом показал, что не просит платы. Те, кланяясь, приняли ребенка и повели к себе.

Кирилл облегченно вздохнул и оглядел акваторию порта. Там под британскими и французскими флагами безмолвно и безучастно, дымя трубами, наведя жерла орудий на город, стояли боевые корабли союзников по Антанте. Изгнанников сжал правый кулак и погрозил в сторону холодных, железных чудовищ, а затем плюнул в их сторону.

Город был полностью сожжен, в пожаре погибли сотни домов, 24 церкви, 28 школ, здания банков, консульств, больницы. Количество убитых, по данным разных источников, колеблется от 60 тысяч до 260 тысяч. Согласно подсчетам исследователя Р. Руммеля, средняя цифра погибших во время резни составляет 183 тысячи греков и 12 тысяч армян. По подсчетам Жиля Милтона, в Смирне погибло 100 тысяч человек мирного населения. Эрнест Хемингуэй, бывший в это время корреспондентом американской газеты в Европе, описал свои впечатления об ужасах, увиденных им тогда, в рассказе «В порту Смирны».

Сам Кемаль, конечно, обвинял в сожжении города греков и армян, а также лично митрополита Смирнского Хризостома, погибшего мученической смертью в первый же день вступления турок в Смирну. Командующий Нуреддин-паша выдал тогда митрополита турецкой толпе, которая умертвила его после жестоких истязаний. Уже потом Греческая Церковь причислила мученика к лику святых.

Пытаясь хоть как-то оправдаться перед мировым сообществом, Кемаль 17 сентября направил министру иностранных дел телеграмму, которая предлагала следующую версию: город был подожжен греками и армянами, которых к тому побуждал митрополит Хризостом, утверждавший, что сожжение города – религиозный долг христиан. Турки же делали все для его спасения. Те же слова Кемаль высказал французскому адмиралу Дюменилю:

«Мы знаем, что существовал заговор. Мы даже обнаружили у женщин-армянок все необходимое для поджога… Перед нашим прибытием в город в храмах призывали к священному долгу – поджечь город».

Французская журналистка Берта Жорж-Голи, освещавшая ход военных действий, находясь в турецком лагере, и прибывшая в Измир уже после завершения трагических событий, писала: «Кажется достоверным, что, когда турецкие солдаты убедились в собственной беспомощности и видели, как пламя поглощает один дом за другим, их охватила безумная ярость и они разгромили армянский квартал, откуда, по их словам, появились первые поджигатели».

Кемалю приписываются и слова, якобы сказанные им после резни в Измире: «Перед нами знак того, что Турция очистилась от предателей-христиан и от иноземцев. Отныне Турция принадлежит туркам».

Под давлением британских и французских представителей Кемаль в конце концов разрешил эвакуацию части христиан из города, за исключением мужчин от 15 до 50 лет. Оставшиеся в Смирне 160 тысяч мужчин (армян и греков) были депортированы во внутренние области Анатолии на принудительные работы. С ними произошло почти то же, что и с армянами, депортированными в 1915 году. Большинство их погибло в дороге.

В октябре турецкие войска двинулись на Стамбул. 6 октября того же года они вступили в город, из которого Антанта поспешно эвакуировала свои воинские части. Константинополь вновь лежал у ног турецкой армии.

Русские казаки оставляли Лемнос. На последние деньги вскладчину купили недорогого коньяку и красного сухого вина. Стол накрыли на скорую руку, постелив доски на три пустых деревянных бочки. Казаки с женами, подругами и родственниками собрались в большой лагерной палатке, что служила столовой. Кто присел на табурет, кто на складной походный стул, кто притулился на пустом снарядном ящике, кто на досках, положенных на чурбаки. На столе кроме спиртного присутствовали: пшеничные лепешки, вяленая рыба, домашний сыр, маслины, виноград, гранаты и прочая дешевая снедь, которую можно было легко достать на небольшом острове Эгейского моря.

Все сообща прочли молитву «Отче наш», мужчины благословили застолье. Разлили. Женщинам – вина, казакам – коньяку. Выпили… Не мешкая, выпили по второй и еще раз выпили. Казаки – по полной. Женщины – пригубили. Настроение было печально-возбужденное, ибо наступало расставание, но впереди была манящая, обещающая, возможно, перемены к лучшему, неизвестность. А Россия – позади… Присутствие духа, во всяком случае, никого не оставляло. Быстро завязался разговор. Застолье разбилось на несколько групп.

– Николай Николаич, слышал, что вы с супругой направляете стопы в Сербию. Отчего же не во Францию, не в Париж? – спросил у Туроверова подвыпивший и повеселевший Пазухин.

– Да вот, брат Саша приехал из Стамбула. Зовет в Сербию. Там после войны и разорения работы много. Без заработка не останемся, – отвечал Николай.

– А меня подруга в Париж тянет. Вынь да положь ей Париж. Начиталась в молодости французских романов и прочей дребедени, наслушалась рассказов и сказок о Париже. А теперь рвет мне душу. Может, и я бы тоже в Сербию махнул. А то и в Чехию – в Прагу. Слышал, что многие знакомые по Добрармии из Галлиполийского лагеря перебираются в Чехию. Это теперь независимая от Австрии, молодая славянская страна с толковым правительством. Слышали о Масарике? – спросил Алексей.

– Слыхать-то слышал. Но в Чехию не поеду. Они, помнится мне, более на немцев похожи, чем на славян. А Сербия, хоть и явно беднее Чехии, – наша, братская, единоверная.

– Да. В этом вы правы. Для православного человека лучше в Сербии. А что же, братец ваш видел турецких янычаров из армии Кемаля в Стамбуле?

– Да. В Стамбуле дела плохи. Кемалисты притесняют греческое население, армян режут, глумятся всячески над христианами. У Кемаля союз с большевиками против Антанты. Он обещал выдать большевикам всех сторонников Белого движения, кто задержится или останется на Галлиполийском полуострове и в других провинциях Турции. Словом, выдаст всех бежавших из России противников советской власти.