Юрий Андреев - Багряная летопись

Рядом с матерью на диване сидел пожилой, незнакомый Наташе человек в черном костюме. Авилов в углу стоял с другим, тоже незнакомым Наташе, темноволосым мужчиной отличной выправки. «Какое красивое и неприятное лицо», — подумала девушка.

— Знакомься, доченька. Это мистер Уильямс из Лондона, большой друг нашего отца.

Сделав книксен, Наташа пожала его крепкую руку.

Надеюсь, у отца вашего нет поводов расстраиваться из-за своей милой дочери… — добродушно произнес англичанин без каких-либо даже признаков иностранного акцента.

— Штабс-капитан Безбородько! — представил Авилов своего соседа.

Подтянутый сухопарый брюнет лет тридцати подчеркнуто вежливо склонил перед Наташей голову и четко сдвинул каблуки. Она сделала быстрый книксен и перед ним. Безбородько пристально посмотрел ей прямо в глаза.

— Деточка, вот тебе письмо от папы, можешь почитать его у себя, у нас тут серьезный разговор, не для маленьких.

Наташа молча вышла к себе, не затворив, однако, дверь в гостиную. «Нет, мамочка, сколько ты ни молодись, а я уже не маленькая и судьбу свою знать хочу!»

Первым заговорил англичанин:

— Смею заметить, миссис, что ваша дочь удивительно хороша. Я сказал бы — подлинная русская красавица в духе Васнецова. Очевидно, мягкий, ласковый характер?

— Мягкий? Ласковый? — Мать саркастически рассмеялась. — Вероятно, мистер Уильямс не имел счастья воспитывать собственную дочь? Э, да что тут рассказывать, это надо самому пережить. А сейчас еще с большевиками завела знакомство, ходят вокруг какие-то подозрительные субъекты, того и гляди обворуют!

— Вот как? Тем больше имеется у вас оснований прислушаться к мнению своего благоверного супруга. У нас по достоинству оценили его знания. Он очень настойчиво просил меня переправить вас с дочерью на территорию, занятую нашими друзьями, откуда вы свободно можете ехать в Лондон.

Я продолжу доводы господина Авилова, принимающего столь большое, как я понял, участие в ваших делах. (Послышалось недовольное хмыканье Авилова.) Разумеется, чисто дружеское участие, господни Авилов? Ну, я шучу, шучу! Или у вас большевики отшибли чувство юмора, господа? Итак, вы узнали сейчас о тех боях, которые, возможно, произойдут за Петербург и, возможно, будут идти на его улицах. Это опасно, мадам. Надо решаться!

— О Господи! — голосом, полным отчаяния, произнесла мать. — Бросить все, ехать на край света, поймите меня…

— Госпожа Турчина! Мы хорошо понимаем вас, но мы понимаем также и чувства вашего мужа, крупного инженера и очень ценного знатока артиллерийского оружии, в том числе морского. Его спокойствие — это важное государственное достояние. Мы гуманисты, люди цивилизованные и не можем далее волновать этого человека!

— Надежда Александровна! — горячо заговорил Авилов. — Пожалуйста, выслушайте меня. Единственный случай! Господин Безбородько в ближайшее время получит в свое распоряжение вагон первого класса. Направление Самара — Уфа. Упакуйте все ценное в чемоданы. Вам с дочерью предоставляется целое купе. Из Уфы с помощью верных людей вы переедете на лошадях линию фронта и попадете в расположение войск адмирала Колчака. Далее, через Омск вы добираетесь до Владивостока, а затем — в Лондон. Соглашайтесь, Надежда Александровна!

— Ах, господа, столько интересных мужчин против одной слабой женщины.

— Не против нее, а за нее, мадам, — сильным веселым голосом возразил Безбородько.

— Ну ладно, я согласна, согласна…

— Вот это деловой разговор, — удовлетворенно произнес Уильямс. — Мой старый друг господин Турчин будет долго пожимать вот эту мою благородную руку. Разрешите считать вопрос улаженным. Господин Безбородько будет держать вас в курсе событий.

— Господа, вы уже уходите? А как же чай?

— В следующий раз, мадам! В следующий раз. — Мужчины галантно целовали ручку Надежде Александровне. Вскоре за ними хлопнула дверь.

— Наташенька! Чай пить!

Девушка порывисто вошла в гостиную.

«Господи, как быстро летит время! — подумала мать. — Где мои семнадцать лет?.. И до чего ж она хороша в самом деле! Какая стать, какие глазищи… Нет, конечно, здесь ее оставлять нельзя, среди этого хамья, всплывшего на поверхность. Надо ехать. Это неизбежно!»

— Мама! Я все слышала. Я никуда не поеду.

— Да? — Надежда Александровна хладнокровно оглядела дочь. — Очень интересно. Это что же тебя студентик твой, социаль-демократ, локти залатанные, так научил разговаривать с родной матерью?

— Не поеду! — топнула ногой Наташа.

— Сколько же можно быть такой глупой? И неблагодарной? — Глаза матери облили Наташу нескрываемым презрением. — Все романтикой живешь? Идеалами? В куклы играешь? А где они — идеалы? Кругом шкурники, бандиты, спекулянты, крикуны. Каждый норовит ближнего заглотнуть. Нет уж, мы за себя постоим. Голыми руками нас не возьмешь! Перестань плакать, вытри глаза. И запомни: будет так, как я сказала! Ишь, заневестилась…

Надежда Александровна погасила свет в гостиной и гневно проплыла мимо дочери. Наташа упала на диван и безутешно зарыдала. Она не могла вспомнить дня, когда мать приласкала ее, прижала бы ее голову к своей груди. Отца она не видела уже четыре года, — он принимал за границей оружие для русской армии и флота. После окончания гимназии Наташа хотела пойти на учительские курсы, но мать энергично и непреклонно заставила ее поступить на курсы стенографии и медицинских сестер: это было модно в избранном кругу — даже царица и великие княгини посещали военные госпитали.

А тут Гриша, такой чистый, такой искренний, так увлеченный высокими идеями, и его приятели — студенты и рабочие, — и кружок политической агитации в старом домике, у отца Володи Фролова, где они вместе с Гришей занимались и даже — шутка сказать! — выступали, — все это было так непохоже на пустой, фальшивый мир ее прежних знакомых, что лишиться этого — все равно, что лишиться свежего воздуха, лишиться счастья.

Плачет, содрогается в рыданиях Наташа. «Надо бежать, — мелькнула у нее мысль. — Но куда?» И как бы отсекая даже предположение об этом, мать начала закрывать на ночь все сложные и хитрые запоры. Резко проскрипели крюки, вгоняемые в тугие гнезда. Напевая французскую песенку, Надежда Александровна проследовала в спальню, мельком глянув в темный провал гостиной.

«Я лучше знаю, в чем твое счастье, милая», — холодно и уверенно подумала она.

Не в первый раз шел на конспиративную встречу Безбородько, но редко когда испытывал такое чувство близкой и реальной опасности, зябкое ощущение провала, как сейчас. Весь его профессиональный опыт подсказывал, что подпольные собрания с большим числом разношерстных участников — дело почти наверняка гиблое. Сегодня же в особняке на Фонтанке, как он знал, соберется около трех десятков людей, самых разных по своим взглядам, профессии и общественному положению. Организаторами собрания были эсеры, но кроме них были приглашены монархисты, кадеты, а также несколько лиц, не связанных никакой партийной дисциплиной. «Цвет нации! — злобно думал Безбородько. — Болтуны, оратели, словоблуды! Как затеют свои умные споры о принципах, да с криками, да с битьем в грудь, тут и бери их, разлюбезное чека, голыми руками!» В сумерках его смуглое лицо за поднятым воротником стало вовсе темным, лишь остро поблескивали глаза. Его несколько успокаивало лишь то, что многие участники собрания были платными агентами сэра Уильямса, а уж этот серый волк, как успел понять Безбородько, не из тех, кто терпит пустопорожние словеса и брезгует маскировкой.