Владимир Кедреянов - Анания и Сапфира

Тут апостол показал, как надо скривиться, когда наслаждаешься. Супруги постарались запомнить эту гримасу, чтобы использовать ее и во время еды, и ночью. Но, видно, есть доля правды в утверждении льстецов о том, что начальники, когда за что-нибудь возьмутся, всё сделают лучше подчиненных. Ни Анания, ни Сапфира не смогли бы скорчить такую рожу. Петр же был в состоянии испугать самого Сатану.

От долгой болтовни у апостола пересохло в горле, он схватил стоявший на столе кувшин и сделал несколько глотков. Осушив губы рукой, Кефас собрался было продолжить свою речь, но передумал и уже более основательно приложился к кувшину. Минуты две, о чем-то задумавшись, он молчал, но затем снова раздался его скрипучий голос:

— Говоришь, вы муж и жена и потому любите друг друга. Но сказал Иисус Назорей: «И враги человеку — домашние его»! («Евангелие от Матфея», Х, 36).

— А почему? — удивленно воскликнули Анания и Сапфира.

— Да потому, что обычно домашние, эти упертые иудеи, против вступления членов их семей в нашу Церковь. Даже мать Иисуса пыталась разлучить своего Сына с нами. Помню, пришла однажды с братьями Его, а мы, запершись в одном сарае, слушали Учителя. И стала Мария вызывать Сына, но Он не вышел и сказал нам: «То мне не мать, а вы мне мать» («Евангелие от Марка», III, 31–35, «Евангелие от Матфея», ХII, 46–50 и «Евангелие от Луки», VIII, 19–21). И расцеловал нас всех.

Анания попытался представить, как Иисус целовал взасос Симона и называл его родительницей. Вовремя поднятая к устам рука плотника скрыла улыбку, и торжественность момента не была нарушена.

— Зачем же Мария хотела забрать Сына своего и Божьего? — спросила Сапфира.

— Эта подлая тварь считала Его придурком. Но мы вынуждены почитать ее. На словах, конечно.

Кефас снова взял кувшин и на этот раз его опорожнил.

— Это я не вино пью, а кровь Христову, — промолвил он, всё так же вытирая губы рукой [3] мы советуем всем алкоголикам запомнить сей аргумент .

Тут супруги испугались не на шутку: иудеям строжайше запрещено пить чью-либо кровь. Глава христиан понял причину их страха и рассмеялся.

— Да нет, вы меня не так поняли. Это вино, самое настоящее вино, но в момент причастия оно превращается в кровь Спасителя. И пить её повелел Иисус. А хлеб — это тело Его.

Анания и Сапфира окончательно запутались в христианских премудростях. Их лица выражали недоумение и страх, а Петр продолжал веселиться.

— Ладно, постепенно во всем разберетесь. Приходите сегодня на вечернюю службу.

Апостол два раза ударил кулаком в стену. В дверях показался Иов.

— Проводи их и распорядись, чтобы вечером Товия пропустил наших гостей. Они посетят богослужение.

Когда Анания и Сапфира оказались за воротами, смятение полностью овладело ими. Тот мир, в который они только что окунулись, казался и привлекательным, и отталкивающим. Что нес он: истину и с ней «спасение» в загробном мире или же пустую, отвратительную болтовню безумцев и их преступные деяния?

Супруги не решились сразу переговорить с Симоном о своем деле. Они, наивные, считали, что сначала надо стать для апостола «своими» и только потом просить его об услуге. Анания и Сапфира надеялись, что Кефасу будет приятно, когда с их помощью возрастет число его учеников. Но главе христиан, который всецело «пребывал в боге», было на это глубоко наплевать. Апостол даже считал, что не ему оказывают благодеяние отдающие всё свое имущество, а напротив, он творит добро, смиренно принимая дома новообращенных. «Так угодно Богу!» — были его любимые слова.

Да, князь апостолов оказался не слишком любезным собеседником, но чем ближе Анания и Сапфира подходили к своему дому, тем больше страх и внутреннее опустошение уступали место любопытству и желанию вновь посетить христиан. И не только потому, что наши главные герои считали Петра чудотворцем, способным излечить Сапфиру. Были и другие причины. Например, желание познать истину, желание, которое, однако, не смогла исполнить в течение тысячелетий ни одна церковь на Земле. Истины же официального иудаизма после встречи с пророком Вениамином супругам опротивели. Кроме этого, молодым нужны были друзья — ведь круг общения Сапфиры был ограничен несколькими соседками да базарными торговцами, а Анания беседовал лишь с плотниками. Тит Росций, к сожалению, заходил к ним редко, ибо любил много путешествовать. Да и был он чужеземцем, человеком иной культуры и иных понятий.

И последняя причина. Религиозная деятельность привлекательна для многих тем, что в церкви не надо работать. Мели себе языком или слушай — и никаких забот. Священники за это даже деньги получают. Анания и Сапфира, правда, так «высоко» не метили и становиться равноапостольными не собирались, но считали, что приятное времяпрепровождение им обеспечено. Единственная проблема заключалась в ненасытной жадности верхушки христиан, пожелавших добра своих ближних — дома супругов.

Несколько часов, проведенных за работой в саду, пролетели незаметно, и Анания с Сапфирой отправились на богослужение. Они притворили калитку и вышли на грязную каменистую дорогу. Прохожих уже не было — иерусалимцы рано ложились спать, и лишь возле своего дома сидела какая-то древняя старушка, которая всё еще не могла смириться с тем, что день закончился и ей уже некого разглядывать. Заметив спешащих куда-то соседей, она обрадовалась и даже слегка привстала с гнилого пенька, служившего ей табуреткой.

— А куда вы идете? Ведь уже поздно! — полюбопытствовала старушонка.

— А тебе что за дело, бабушка Сусанна?! — не останавливаясь, ответил Анания.

Старушка не стала пререкаться, ибо всё равно не смогла бы убедительно возразить соседу, но рот на всякий случай раскрыла и затем еще долго смотрела вслед супругам.

Больше знакомых Анания и Сапфира не встретили. Они быстро нашли цитадель христиан и постучали в калитку. Но поскольку Иов забыл предупредить привратника о приходе супругов, тот отказался их впустить.

— Передай, пожалуйста, Иову, что мы пришли. И учти, что сам Кефас пригласил нас на вечернее богослужение, — убеждала Товию Сапфира.

— Бог знает, кого впускать. Много званных, да мало избранных, («Евангелие от Луки», XIV, 24) — упорствовал привратник.

Тогда супруги стали стучать в ворота и громко звать Иова. Товия испугался и убежал.

— Вы уж извините, он у нас дурачок, — оправдывался отворивший калитку Иов.

А у своего столба лежал и горько плакал Иосиф. Видимо, очередное падение было особенно болезненным. Сапфира подошла к нему.

— Бедняжка, тебе плохо?

— Да, — промычал Иосиф. Слезы размыли слой грязи на его лице, и струйки темной жидкости стекали с подбородка христианина на землю. Он жалобно стонал и указывал на правую ногу, которую ушиб или сломал.