Анатолий Хлопецкий - Русский самурай. Книга 1. Становление

А вот это уже стоит взять на вооружение: «К силе прибегают как к последнему средству там, где гуманность и справедливость не могут возобладать. Если же использовать силу произвольно, не задумываясь, потеряешь расположение окружающих и навлечешь дурное отношение к себе. Юноша, благородный духом, должен быть в начале жизненного пути склонен к сдержанности в словах и поступках».

Василий заложил пальцем страницу и задумался – ему вспомнился Такаси Оно. С той памятной схватки об Оно ничего определенного не было слышно. Мельком прошел слух, будто все-таки приняла его какая-то школа кэндо в провинции, но и там он долго не удержался, повздорил с учителем и ушел странствовать по стране, прирабатывая частным тренером у начинающих провинциалов.

И как продолжение этих размышлений прочитал он в книге: «Нужно уметь сохранять достоинство, но не быть при этом жестоким. Искусствам единоборства надлежит возвышать человека. Не следует действовать бездумно и опрометчиво, обижая окружающих».

Это стоило запомнить как правило, полезное не только для борьбы.

А вот это уже прямое наставление ему, Василию: «Тот, кто полагает, будто усвоил все возможное, и делается заносчивым хвастуном, превозносящим собственные достоинства после того, как разучил движения нескольких ката и приобрел некоторую уверенность в своей физической силе, не может считаться истинным ревнителем единоборства».

Ну, положим, хвастовством сроду не страдал, а что до совершенства, то не пора ли на вечернюю тренировку. И, отложив книгу, мастер Василий Ощепков, как обыкновенный ученик, добросовестно отправился в до-дзе.

Он еще не знал, что протекают последние недели, а может быть, и дни его пребывания на этой чужой, но уже ставшей привычной и чем-то своей земле. Не знал, что судьба готовит ему новый крутой поворот. Но недаром годами воспитывали в нем интуицию: какими-то тревожными казались оранжево-синие закаты – солнце все чаще садилось в тучи; больше обычного, словно прощаясь, бродил он по улицам, снова и снова присматриваясь к текущей мимо жизни. Он был молод, свободен и все чаще засматривался на миловидные женские личики, оборачивался вслед изящным фигуркам, затянутым в узорный шелк кимоно.

Не раз и сам он ловил на себе искоса брошенные заинтересованные взгляды, но после случая с девушкой, уронившей перед ним свой узелок, Василий недоверчиво относился к уличным знакомствам. Вспоминались любимые сказки мальчишек в семинарской спальне: о девушках, которые оборачивались коварными лисами и заманивали храбрых самураев в ловушки, на погибель.

Для Василия ловушкой неожиданно оказалась паперть храма Воскресения. Девушка вышла из дверей собора, на минуту приостановилась, чтобы поправить деревянные гета – сандалии, которые она, по местному обычаю, видимо, снимала в притворе. Белый воздушный шарф соскользнул с ее гладко причесанной черноволосой головки, и ветер подхватил невесомую ткань.

Подпрыгнув, поймать ее было для Василия делом минуты. Труднее было сделать несколько шагов и протянуть девушке ее шарф. И уж совсем неизвестно было, что говорят в таких случаях. Она произнесла слова благодарности, одновременно пытаясь снова набросить ткань на голову. Но молитвенник, который она держала в руках, мешал ей, и она совершенно естественным, доверчивым жестом протянула книгу Василию.

Справившись с непослушным шарфом, они пошли рядом. Василий не торопился отдавать девушке ее Евангелие. Завязался разговор о службе в соборе – оказалось, что девушка бывает там каждое воскресенье. Это было мысленно взято на заметку.

Расстались они на ближайшем перекрестке после взаимных поклонов и традиционных извинений за причиненное беспокойство: Василий почувствовал, что настаивать на дальнейших проводах было бы навязчивым. Но в следующее воскресенье он уже был в соборе и, моля у Господа прощения за мирскую суетность, искал взглядом среди прихожан давешнюю незнакомку.

Он заметил ее только в конце службы, когда она подошла поставить свечу к иконе Николая-угодника. И это тоже показалось ему каким-то знаком свыше.

Он подождал ее у выхода из собора, боясь, что она уже успела забыть о той случайной встрече. Но она узнала его, и настороженный вначале взгляд потеплел. Они пошли рядом.

Василий узнал, что зовут ее Марико («Машенька», – перевел он про себя), что свечку Николаю-угоднику, покровителю моряков, она поставила за отца. Он рыбак и сейчас в море – нанялся на баркас судовладельца из Хакодате.

Она всплеснула руками, узнав, что Василий бывал там, и забросала его вопросами об этом неведомом северном городе. Сама она, оказывается, живет здесь у тетки, сестры отца, и учится в женской духовной семинарии – и снова всплеснула руками, узнав, что Василий тоже учился в семинарии, только в Киото. Она посматривала на него с уважением: сколько он всего повидал, а она ни разу не выезжала из Токио.

Она намекнула, что тетке не очень нравится ее христианство и то, что Марико учится в православной семинарии. «Девушка не должна ходить на прогулки и посещать храмы, – сердился дядя. – Она не должна подходить к мужчине ближе чем на два метра, смотреть ему в глаза и брать вещи из его рук». Тетка соглашалась: «Если к девушке будут строго относиться и она будет много страдать, ей не на что будет жаловаться, когда она выйдет замуж».

Но отец, уезжая, договорился, что будет пересылать на содержание дочери большую часть своего заработка, и это заставляло теткино семейство быть более или менее терпимыми к религии племянницы. И все же, если бы узнали, что она познакомилась на улице с мужчиной, да еще не японцем, ее попросту заперли бы, расписали бы все отцу в самых ужасных красках. Если бы он поверил, ему пришлось бы от позора сделать себе харакири.

И все-таки они стали встречаться. Василию понравилось, что она не торопится расспрашивать его, откуда он родом, хотя заметила же, что он не японец. Но когда речь зашла о владыке Николае, чьим соизволением была открыта семинария, где учится Марико, Василий сам не удержался и сказал ей, что он тоже, как и владыка, из России.

Ему показалось, что это не очень ее поразило: позже выяснилось, что она, как и многие японцы, считала, что христианство – это русская религия. И хотя в семинарии объясняли, что для Христа «несть ни эллина, ни иудея» – все равны перед Господом, православие для Марико было прежде всего связано с личностью преосвященного Николая. Василий чувствовал, что в ее глазах теперь каким-то образом и на него падает часть того благоговения, с которым она относилась к владыке, и ничего не мог с этим поделать.

Странно складывались их отношения. Василию очень нравилась эта хрупкая, нежная девушка – иногда ему казалось, что он мог бы, подхватив ее на руки, без малейших усилий взбежать с нею на Сурагадайский холм. Но она так прямо и независимо выступала рядом с ним своими маленькими ножками, так строго постукивали ее деревянные гета, что Василий не решался даже взять ее под руку. А она доверчиво посматривала на него снизу вверх своими черными раскосыми глазами, и эта доверчивость еще больше сковывала все грешные помыслы, посещавшие Василия.